Принц Галлии - Галлии - 1. Принц Галлии (том 1)Фантастика >> Советская фантастика >> Авторы >> Авраменко, Олег >> Принц Галлии Читать целиком Олег Авраменко. Принц Галлии (том 1)
---------------------------------------------------------------
© Copyright Олег Авраменко
Email: abram@hs.ukrtel.net
Официальная авторская страница Олега Авраменко
http://abramenko.nm.ru
---------------------------------------------------------------
том первый
От автора
Большинство книг - фантастические
истории, которые могли бы случиться.
Сэмюэл Дилэни
По весьма меткому определению Александра Дюма, история для
писателя - это лишь гвоздь в стене, на который он вешает свою
картину. Фактически все произведения исторического жанра (да и не
только исторического) в той или иной мере являются фантастикой,
поскольку автор зачастую описывает события, которые в
действительности не происходили, выводит на сцену вымышленных
героев, а реально существовавшим людям приписывает поступки, которых
они никогда не совершали, и слова, которых они никогда не говорили
(исключение представляют лишь документальные произведения,
биографии, хроники и т. п. - но это н е с о в с е м
художественная литература). В английском языке даже есть очень
удачный термин: "fiction" - фикция, выдумка, вымысел. "Fiction" -
это картина, висящая на гвозде, вбитом в стену реальности.
Но что делать, если на нужном участке стены нет свободных
гвоздей, да и места для новой картины маловато? Эта ситуация
особенно актуальна для истории Западной Европы. Еще в XIX веке целая
плеяда авторов во главе с непревзойденными мэтрами жанра Александром
Дюма и Вальтером Скоттом основательно "прошерстили" все второе
тысячелетие; а в XX веке, пожалуй, лишь Морису Дрюону и Генриху
Манну удалось отыскать относительно свободные "ниши". В сложившихся
обстоятельствах остается только два выхода (вернее, три; третий - не
писать вовсе). Во-первых, можно вторгнуться в чужую "вотчину" и
попытаться ниспровергнуть авторитеты - но дело это неблагодарное и,
по моему твердому убеждению, безнадежное. Куда проще и честнее
отойти в сторону и, набравшись терпения, сначала заложить фундамент,
затем возвести на нем новую стену, вбить в нее гвоздь, а уже после
этого вешать свою картину. То есть, создать с о б с т в е н н у ю
историю, альтернативную нашей, но генетически связанную с ней. В
конце концов, если придумываешь героев, то почему бы не дать волю
воображению и заодно не придумать всю историю целиком?.. Собственно,
так я и поступил.
В своем романе я не прибегаю к весьма распространенному приему
"привязки" сюжета к нашей реальности - вроде того, как наш
современник попадает в прошлое и постепенно убеждается в том, что
это не то прошлое, о котором он читал в книгах. Все мои персонажи -
дети своего времени, своей эпохи, своей реальности; они принимают ее
такой, какая она есть, и даже в мыслях не допускают, что история
могла бы развиваться по другому сценарию. Я старался вести
повествование в таком ключе, будто пишу для людей из будущего того
мира, где в действительности происходили описываемые мною события.
Работая над книгой, я исходил из предпосылки, что моим
гипотетическим читателям прекрасно известно, что во времена
варварства, наступившие после падения Римской империи, некий
Корнелий Юлий Абруцци, ставший затем Великим, объединил все
итальянские земли в одно государство и провозгласил себя Римским
императором, королем Италии, а впоследствии его потомки двинулись на
север, чтобы вновь покорить Европу. Для людей той реальности
представляется само собой разумеющимся, что орды хана Бату никогда
не вторгались в Центральную Европу, поскольку в битве под
Переяславом потерпели сокрушительное поражение и были отброшены на
восток. Для них нет ничего удивительного в том, что Византия так
долго и успешно противостояла турецкой угрозе, а выражение
"латинские завоевания Константинополя" звучит для их ушей так же
дико, как для нас, к примеру, "походы Александра Македонского на
Норвегию"...
Я мог бы продолжать и дальше, но боюсь, что в таком случае мое
вынужденное предисловие грозит превратиться в сравнительный анализ
двух исторических линий - а это не входит в мои планы. Пускай
читатель строит собственные догадки и предположения на сей счет -
если пожелает, конечно. А ежели нет, то пусть воспринимает
написанное как нетрадиционный исторический роман, где вымышлены не
отдельные действующие лица, а все без исключения персонажи - от слуг
и крестьян до королей и пап; где плодом авторского воображения
являются не только конкретные ситуации и жизненные коллизии, но и
события глобального масштаба.
Тем не менее, я полностью отдаю себе отчет в том, что
предлагаемый на суд читателя роман все же сильно адаптирован к нашей
действительности. В частности, это относится к терминологии,
некоторым идиоматическим выражениям, личным именам и географическим
названиям. Кроме того, в тексте упоминаются Боккаччо, Петрарка и
Данте, а художника Галеацци кое-кто может отождествить с Джотто или
Микеланджело, хотя они жили в разные времена. С другой же стороны,
какой прок излишне запутывать читателя, говоря, например, Бордугала
и заставлять его постоянно держать в уме, что это не что иное как
Бордо? Здесь я пошел на компромисс, как мне кажется, вполне разумный
и обоснованный. Впрочем, об этом судить самому читателю, а
напоследок я просил бы его отложить в сторону все книги по истории и
на время позабыть о них. Если же для удобства ориентировки ему
захочется иметь под рукой карту, то сгодится и современный атлас
мира. А для самых дотошных к тексту прилагаются генеалогические
таблицы и алфавитный список всех действующих лиц (см. в конце
второго тома).
Итак, иная историческая реальность, середина XV века от Рождества
Христова...
Пролог
ФИЛИПП,
ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ВЕСНА
Горы были высокие, а ночное небо над ними - чистое и глубокое. В
небе, окруженная россыпью звезд, медленно и величаво плыла ущербная
луна, заливая призрачным светом громадный древний замок, который
приютился в междугорье, на высоком холме с пологими склонами, вблизи
горной реки, что несла свои быстрые воды с юга на север - с гор в
равнину.
Вокруг замка, на склонах холма и у его подножия, раскинулся
город. Как это часто бывает, замок вельможи, возведенный в глуши, но
в стратегически важном месте, притягивал к себе людей, как магнит
притягивает железные опилки, и постепенно обрастал домами, где
селились рыцари и слуги, торговцы и ремесленники, придворные чины и
просто дворяне мелкого пошиба, желавшие жить по соседству со своим
сеньором, дабы не упустить исходящих от него милостей.
Так и возник этот город между гор. А со временем он стал
настолько большим по тогдашним меркам, что был опоясан внешней
крепостной стеной и глубоким рвом, заполненным проточной водой из
реки - всегда чистой и свежей. От главных городских ворот начиналась
широкая, хорошо утоптанная дорога, которая, извиваясь змеей между
соседними холмами, исчезала вдали среди гор.
В этот поздний час и замок, и город спали крепким сном, и дорога
была почти пуста. Лишь один-единственный всадник, молодой человек
лет двадцати, одетый в добротный дорожный костюм, не спеша, будто в
нерешительности, ехал в направлении замка. Время от времени он и
вовсе останавливался и осматривался вокруг. В такие моменты взгляд
юноши становился мечтательным и чуточку грустным, а затаенная
нежность в его глазах безошибочно указывала на то, что этот горный
край был его родиной, страной его детства, которую он, по
собственной ли воле, то ли по принуждению, покинул много лет назад и
теперь, после долгого отсутствия, вновь оказался в родных местах,
среди высоких гор, где прошли его детские годы. Тот древний замок на
холме вблизи быстрой горной реки некогда был его домом...
Горы те звались Пиренеи, река - Арьеж, замок - Тараскон, а
молодой человек, о котором мы только что говорили, был Филипп
Аквитанский, граф Кантабрии и Андорры. Изредка его называли
Коротышкой, ибо был он невысок ростом, но чаще всего - Красивым или
Красавчиком, и прозвище это не нуждалось в особых комментариях.
Филипп действительно был красив; в его безупречно правильных чертах
лица даже самый дотошный взгляд не отыскал бы ни малейшего изъяна, а
его белокурым с золотистым отливом волосам позавидовала бы черной
завистью любая блондинка. Один-единственный упрек можно было бы
сделать в адрес внешности Филиппа - что его красота скорее девичья,
чем мужская, - если бы не волевое выражение его лица и решительный,
порой жесткий и пронзительный взгляд его больших глаз цвета
весеннего неба над Пиренеями. Несмотря на несколько хрупкое
телосложение, во всем облике юноши сквозила необычайная
мужественность, начисто отметавшая малейшие подозрения в какой-либо
двуполости.
Всякий раз, когда его называли Красивым, Красавчиком, Филипп
снисходительно улыбался - ему нравилось это прозвище. Однако его
улыбка мигом становилась горькой, когда он слышал свое имя с
эпитетом Справедливый - так звали его отца, герцога...
Дон Филипп, герцог Аквитанский, принц Беарнский, маркграф
Испанский,[1] верховный сюзерен Мальорки и Минорки, князь-протектор
Гаскони и Каталонии, пэр Галлии, был самым могущественным и грозным
из всех галльских вельмож, включая даже галльского короля. Он владел
Гасконью - одной из пяти исторических провинций Галлии, а также
Балеарскими островами в Средиземноморье и почти всей Каталонией, за
исключением графства Барселонского. Влияние в остальных трех
провинциях Галлии - Провансе, Лангедоке и Савойе - делили между
собой король, маркиз Готийский, герцог Савойский и граф Прованский;
а в Лангедоке, к тому же, заметное влияние имели кастильские короли,
которые владели графством Нарбонн, доставшимся им по наследству от
Матильды Галльской, графини Нарбоннской, которая вышла замуж за
короля Альфонсо XI.
--------------------------------------------------------------
1 Маркграфство Испанское (или Испанская Марка) - территория,
включающая Каталонию, южную часть Пиренейского перешейка и восточные
области современного Арагона. Не путать с собственно Испанией.
Надо сказать, что в последние сто лет правления династии
галльских Каролингов,[2] чаще называемых просто Тулузцами, так как
они были из рода графов Тулузских, королевство Галлия представляло
собой весьма шаткое образование. Являясь по сути союзом
самостоятельных княжеств, королевская власть в котором вне пределов
графства Тулуза была чисто номинальной, Галлия находилась в
состоянии неустойчивого равновесия. Вражда меж двумя самыми
могущественными княжескими родами, герцогами Аквитанскими и графами
Прованскими, неизменно передававшаяся от отца к сыну на протяжении
вот уже нескольких поколений, была ничем иным, как борьбой за
галльский престол, которая становилась все ожесточеннее по мере
дробления королевского домена на отдельные графства. И только
благодаря поддержке со стороны маркизов Готийских и герцогов
Савойских четырем последним королям Галлии удавалось удержать в
своих руках кормило верховной власти.
--------------------------------------------------------------
2 Первый король Галлии, Людовик Освободитель, возглавивший борьбу
галльских князей против римского владычества, по мужской линии был
потомком франко-германского императора Карла Великого.
Впрочем, к середине пятнадцатого века соперничество за обладание
королевской короной несколько поутихло, но на сей счет никто не
питал никаких иллюзий - это было лишь затишье перед бурей. После
смерти в 1444 году неугомонного Людовика VI Прованского молодой
король Робер III[3] учредил опеку над его малолетним сыном-
наследником и до поры до времени избавился от угрозы своему
благополучию с востока. Что же касается Гаскони и Каталонии, то
нынешний герцог Аквитанский никогда не посягал на галльский престол
и никогда (за исключением одного-единственного случая, о чем мы
расскажем чуть позже) не вступал в конфликт с королевской властью.
--------------------------------------------------------------
3 Вообще говоря, для галльского языка, сформировавшегося под
сильным итальянским влиянием, характерно окончание существительных
на гласные "а", "о", "е". Но поскольку в нашей действительности
Галлия - это южная Франция, автор счел целесообразным употреблять
галльские имена в французской транскрипции: Филипп (Philippe) вместо
Filippo, Робер (Robert) вместо Roberto, Арман (Armand) вместо
Armando, Гийом (Guillaume) вместо Guillermo и т. д. Впрочем, это не
касается женских имен, заканчивающихся на "а" (Amelina все-таки
читается как Амелина, а не Амелин, Isabella - Изабелла, а не
Изабель, Catarina - Катарина, а не Катрин).
Вот уже четверть века правил Гасконью и Каталонией герцог
Филипп III, и эти четверть века во всех его владениях царили мир и
покой. Не будучи сверх меры честолюбивым, он вполне довольствовался
тем, что имел, и никогда не смотрел с вожделением на чужие земли.
Несчастный в личной жизни, герцог все свое время, всю свою энергию,
все свои способности (благо таковые у него были, притом незаурядные)
посвятил государственным делам. Он отличался редкостным бескорыстием
и обостренным чувством ответственности перед людьми, Богом, но
прежде всего - и что немаловажно - перед собственной совестью. Под
его руководством Гасконь, Каталония и Балеары процветали, росло
благополучие всех его подданных, безжалостно искоренялась
преступность, все меньше и меньше крестьян шло в лесные разбойники -
отчасти потому, что это стало слишком опасным промыслом, но главным
образом из-за того, что герцог крепко держал в узде местное
чиновничество, не позволяя ему зарываться и грабить средь бела дня
простой народ. Поэтому неудивительно, что гасконцы и каталонцы,
которые, как и все латиняне, любили награждать своих правителей
меткими прозвищами, называли герцога Справедливым...
Младший сын герцога, тоже Филипп, прозванный Красивым,
Красавчиком за свою внешность и Коротышкой - за рост, грустно
усмехнулся и прошептал с горечью в голосе:
- Справедливый... Долго же мне пришлось ждать твоей пресловутой
справедливости!
Филипп, наконец, принял решение, развернул свою лошадь и
направился прочь от Тараскона.
"Ну, нет уж! - подумал он, - Перед отцом я предстану в свете дня,
а не под покровом ночи. Пусть он при всех скажет то, что написал мне
в письме. Пускай все знают, что я не блудный сын, воротившийся домой
с покаянием, скорее как раз наоборот... А сейчас..."
Филипп пришпорил лошадь, и она побежала быстрее по широкой
дороге, которая змеей извивалась между холмами и исчезала вдали
среди гор. Там, впереди, в двух часах неспешной езды, находился
замок Кастель-Фьеро, родовое гнездо графов Капсирских, хозяином
которого был лучший друг детства Филиппа и его ровесник Эрнан де
Шатофьер.
* Часть первая. МЛАДШИЙ СЫН *
Глава 1
ФИЛИПП,
ШЕСТНАДЦАТАЯ ВЕСНА
Весенний лес купался в последних лучах заходящего солнца. Налетел
свежий ветер, зашумел в кронах деревьев, повеяло приятной
прохладой - особенно приятной после такого знойного дня. Все лесные
жители оживились, приободрились, во весь голос запели птицы,
провожая уходящий день, и только одинокий всадник, заблудившийся в
лесу, нисколько не радовался ласковому вечеру. Отпустив поводья
лошади, он раздраженно оглядывался по сторонам, на лице его застыло
выражение растерянности, досады и беспомощности. Наступление вечера
прежде всего значило для него, что приближается ночь. А перспектива
заночевать где-то под деревом совсем не вдохновляла молодого
знатного вельможу - даже очень знатного, судя по его одежде и
внешности. Очевидно, ему была чужда романтика странствующего
рыцарства.
"Другого такого дурака, как я, надо еще поискать, - упрекал он
себя с самокритичностью, которую позволял себе лишь в мыслях, да и
то изредка. - Уж если приспичило переться через лес, взял бы, по
крайней мере, проводника. Так нет же, осел упрямый! Возомнил себя
великим следопытом... Теперь уже не замок дона Фелипе,[4] а хоть
какую-нибудь лачугу найти, где можно сносно перекусить и устроиться
на ночлег".
--------------------------------------------------------------
4 Фелипе (Felipe) - кастильское произношение имени Филипп.
Вельможа лет двадцати пяти удрученно покачал головой. Э, да что и
говорить! Ехал бы по дороге, горя бы не знал. А так, нашелся один
олух, который посоветовал ему поехать через лес, так-де ближе будет,
другой олух (то бишь он сам) последовал этому совету, а еще полторы
дюжины олухов, составлявших его свиту, совсем потеряли голову при
виде красавца-оленя и устроили на него импровизированную облаву. В
результате они потерялись... Во всяком случае, вельможа предпочитал
думать, что потерялись дворяне из его свиты, а не он сам. Такая
версия происшедшего позволяла ему сохранить хоть каплю уважения к
себе. Однако придворные не станут разбираться, кто кого потерял,
всем достанется на орехи. И главное, что смеяться будут не в глаза,
а украдкой, за спиной. Вот такие дела. Дела неважнецкие...
"Ох, и задам я им взбучку! - подумал вельможа, имея в виду то ли
своих нерадивых спутников, то ли насмешников-придворных, а может, и
тех и других. - И непременно отрежу язык этому горе-советчику. Чтобы
другим не показывал дорогу, как мне показал..."
Эта мысль на некоторое время утешила молодого вельможу - но
ненадолго. Будучи от природы незлопамятным и прекрасно зная об этом
своем недостатке, он сильно подозревал, что вышеупомянутому горе-
советчику удастся избежать заслуженного наказания.
"Дон Фелипе тоже хорош, - нашел еще одного виновника своих бед
вельможа. - Жил бы себе в Сантандере, в своей столице, так где ж
там! Угораздило же его забраться в эту глухомань, в эту..."
Вдруг всадник настороженно придержал лошадь. Его чуткие уши
уловили доносившийся издали треск сухих веток, который становился
все громче и громче по мере приближения источника звука. Так шумно
мог передвигаться только человек... или медведь - но наш путник
предпочел не думать о второй возможности, справедливо считая, что
сегодня на его долю и так выпало слишком много неприятностей. Он не
обманулся в своих оптимистических ожиданиях: вскоре между деревьями
замаячила человеческая фигура.
- Эй! Эгей! - зычным голосом крикнул вельможа. - Кто там?
В ответ на его окрик раздался короткий собачий лай. Человек
немного изменил направление, ускорил шаг и спустя минуту уже
подходил к вельможе. Это был крестьянин лет тридцати пяти,
здоровенный детина, одетый в видавшие виды потертую кожаную куртку,
штаны из грубого домотканого полотна и высокие охотничьи сапоги. С
его внешностью деревенского громилы резко контрастировала на
удивление добродушная физиономия и прямой, открытый, хоть и немного
плутоватый, взгляд маленьких черных глаз. За правым плечом
крестьянина виднелся колчан с луком и стрелами, а через левое был
перекинут ремешок охотничьей сумки, которая тяжело билась о его
бедро. Рядом с ним, важно ступая, брела великолепная борзая
чистокровной английской породы. Будучи большим любителем собачьей
охоты, к тому же не лишенным тщеславия, вельможа от души пожалел,
что эта борзая не находится на его псарне, и проникся невольной
завистью к ее владельцу.
Между тем крестьянин остановился в двух шагах от вельможи, снял
кепку и почтительно, но без тени раболепия поклонился.
- Ваша милость звали меня? - вежливо осведомился он.
- Да, человече, звал, - с нарочитой небрежностью ответил всадник,
затем снова взглянул на четвероногого спутника крестьянина и, не
сдержавшись, восхищенно добавил: - Хороший у тебя пес!
- Хороший, - согласился крестьянин. - Да не мой, а моего
господина.
- Хороший пес у твоего господина, - сказал вельможа отчасти
потому, что действительно так подумал, но еще и потому, что вдруг
растерялся. Ему страшно не хотелось обнаруживать перед плебеем свою
беспомощность, признаваясь в том, что заблудился.
Однако крестьянин будто прочел его мысли.
- Ваша милость, верно, сбились с пути, - полувопросительно,
полуутвердительно произнес он.
- С чего это ты взял? - нахмурился вельможа, а мочки его ушей
предательски покраснели. - Вовсе нет.
Крестьянин безразлично пожал плечами: ну, раз так, воля ваша.
- А ты куда путь держишь, человече? - после неловкой паузы
спросил вельможа.
- Возвращаюсь в замок моего господина, - ответил крестьянин,
поглаживая борзую, которая смотрела на него ласковыми и преданными
глазами. - Вот настрелял дичи и возвращаюсь. Мой господин ужинает
поздно. - При этих словах он почему-то усмехнулся. - Очень поздно. А
любит, чтобы все было свежее.
- И что ж это за птица такая, твой господин?
Крестьянин укоризненно покачал головой:
- Никакая он не птица, сударь. К сведению вашей милости, я имею
честь служить у самогч дона Фелипе - хозяина этого края. И ежели он
птица, то не простая - орел!
- Так ты служишь у графа Кантабрийского?!
- Да, сударь. У его высочества, - ответил крестьянин, особо
подчеркнув титул своего господина.
- И сейчас ты возвращаешься в его замок?
- Да, да, ваша милость. Прямо в замок его высочества.
Вельможа обрадовался: вот так удача!
- Прекрасно! - удовлетворенно и с явным облегчением произнес
он. - Просто великолепно! Нам, оказывается, по пути. Я, видишь ли,
тоже еду к дону Фелипе.
- Вот как, - вежливо сказал крестьянин. - Сеньор дон Фелипе, без
сомнений, будет рад такому гостю, как ваша милость.
- Да уж, надеюсь, - сказал вельможа и спешился. - Если хочешь,
можешь повесить сумку на луку седла, - предложил он крестьянину. -
Вижу, ты славно поохотился.
- Так, стало быть, ваша милость собираетесь идти пешком? -
спросил крестьянин.
- Да, - кивнул вельможа, - мы пойдем вместе. - Он немного
помедлил, затем добавил: - И вообще, зря ты бродишь по лесу один. Не
ровен час, нарвешься на разбойников, и тогда твой хозяин останется
без свежей дичи на ужин.
Крестьянин украдкой ухмыльнулся: нетрудно было раскусить наивную
хитрость этого спесивого господина.
- Однако же, ваша милость, дорога нам предстоит неблизкая. Лучше
бы вам поехать верхом, а то пока мы доберемся...
- Сам знаю, что далеко, - раздраженно оборвал его вельможа. - Но
я весь день провел в седле и хочу малость поразмять ноги.
- Воля ваша, сударь, - сказал слуга Филиппа. - Мне-то что.
И они пошли.
- А как тебя зовут, человече? - спросил вельможа.
- Гоше, к сведению вашей милости.
- Гоше? Странное имя. Ты откуда?
- Да здешний я, сударь, здешний. Это их высочество дали мне такое
имя. Сказали, что прежнее им трудно выговаривать.
- Ага. Судя по произношению, ты баск.
- Ваша милость угадали.
- И ты согласился переменить имя?
- Согласился, ваша милость, с радостию согласился. Ведь сеньор
дон Фелипе освободил меня, и теперь я служу ему как свободный
человек, а не как раб.
- Да, да, что-то такое я слышал. За выкуп.
- Сеньор дон Фелипе всех освободил. Сперва за откупную, а у кого
не было чем платить, тех их высочество позже освободили задаром. И
меня в том числе...
Они шли не спеша, наслаждаясь приятным вечером и непринужденно
беседуя. Против ожидания, вельможа обнаружил, что ему доставляет
удовольствие общение со слугой-крестьянином, в котором за внешним
простодушием, несколько нарочитой грубостью и неуклюжестью речи
скрывался незаурядный, живой и хитрый ум. В частности, вельможа не
сомневался, что деньги у этого малого всегда водились, но он не
спешил выкладывать их за свое освобождение, предвидя, что коль скоро
граф Кантабрийский решил отменить в своих владениях крепостное
право, то в конечном итоге свободу получат все - независимо от того,
заплатили они выкуп или нет. Со своей стороны, крестьянин заключил,
что его знатный спутник не так уж надменен и спесив, как пытался
показать это в начале их знакомства. Скорее всего, к такому
поведению его принуждало занимаемое им высокое положение, а по
природе своей он был довольно мягок, добр и сердечен. В общем, оба
остались довольны друг другом и даже не заметили, как оказались у
ворот новенького опрятного замка на берегу реки Эбро.
Солнце уже скрылось за горизонтом, и вокруг начали сгущаться
сумерки. Крестьянин провел вельможу в дом сеньора - небольшое
двухэтажное здание с чисто выбеленными стенами, местами увитыми
молодым плющом, - где поручил его заботам юного пажа с необычайно
серьезной миной на лице. Молчаливый паж препроводил гостя в
просторную, роскошно обставленную гостиную на первом этаже и вежливо
попросил его немного подождать, пока он доложит о его прибытии.
Когда паж ушел, вельможа снял с себя дорожный плащ и шляпу,
аккуратно положил их вместе со шпагой на ближайшее кресло и
неторопливо осмотрел комнату. Затем он подошел к небольшому зеркалу,
висевшему на стене между окнами, пригладил всклокоченные темно-
каштановые волосы и подкрутил свои пышные черные усы.
Вскоре в дверях гостиной появился седой, преклонного возраста
мужчина в сутане священника.
- Pax vobiscum, mi fili.[5]
--------------------------------------------------------------
5 Pax vobiscum, mi fili - "Мир вам, сын мой" (церк. лат.).
Гость повернулся на голос и, увидев вошедшего, ответил,
перекрестившись:
- Et vobis pax, pater reverendissime.[6]
--------------------------------------------------------------
6 Et vobis pax, pater reverendissime - "И вам мир, отче
преподобный" (церк. лат.).
- Прошу прощения, сударь, - сказал преподобный отец, жестом
приглашая молодого вельможу садиться. - Сеньор дон Фелипе сейчас в
отлучке, так что боюсь, что весь сегодняшний вечер вам придется
довольствоваться моим скромным обществом.
- Я всегда рад общению с людьми вашего сана, падре, - учтиво
ответил вельможа. - Особенно после такого утомительного и полного
забот дня, как этот.
Устраиваясь в удобном кресле, гость отметил про себя, что взгляд
у его собеседника грустный и усталый.
- Я преподобный Антонио Гатто, - представился падре. - Канцлер
графства, капеллан замка и духовник дона Фелипе. Мне доложили, что
вы прибыли к нам с деловым визитом.
- Да, - подтвердил гость.- Я здесь по поручению его величества
короля Кастилии и Леона Фернандо Четвертого.
- Да хранит его Бог, - сказал преподобный отец. - А вас,
милостивый государь, как прикажете величать?
- При дворе меня называют просто доном Альфонсо, - уклончиво
ответил вельможа. - И вы весьма обяжете меня, если будете обращаться
ко мне так же.
Падре на мгновение приподнял бровь, затем пожал плечами.
"Ну что ж, - подумал он, догадываясь, с кем имеет дело. - Если
его высочество хочет оставаться инкогнито, так тому и быть. Желание
гостя закон".
- Сейчас готовят ужин, - после короткой паузы сообщил он, - А
пока мы можем поговорить о делах. Видите ли, дон Альфонсо, в данный
момент Кантабрией приходится управлять мне. Дон Фелипе нынче мало
интересуется хозяйственными делами, и если целью вашего визита к нам
является инспекция графства и ознакомление на месте с текущими
проблемами, то я весь к вашим услугам. А к завтрашнему утру вам
будут предоставлены все необходимые отчеты.
Дон Альфонсо отрицательно покачал головой:
- В этом нет нужды, дон Антонио. Что касается положения дел в
графстве, то ни я, ни его величество никаких претензий к вам не
имеем. Здесь все в полном порядке: и налоги в королевскую казну
приходят исправно, и войско предоставляется по первому же
требованию, всегда хорошо снаряженное и обученное. И вообще
лояльность Кантабрии к Короне и Государству никем не подвергается
сомнению. Другое дело - сам граф.
Падре тяжело вздохнул:
- Да уж, сударь, правда ваша. С доном Фелипе не все в порядке.
Далеко не все.
- И король дон Фернандо того же мнения, - подхватил гость. - Ведь
дон Фелипе не какой-нибудь провинциальный дворянин. Он один из
грандов Кастилии, первый принц Галлии, полуродной племянник
галльского короля и внучатный племянник самогч дона Фернандо. Уже
прошло почти два года с тех пор, как он непосредственно вступил во
владение Кантабрией, но еще ни разу не появлялся при кастильском
дворе. Естественно, это не может не вызывать удивления и даже
недовольства у его величества.
- Вы правы, дон Альфонсо, - с готовностью согласился падре. - И
удивление, и недовольство королевского величества вполне понятны. Но
вы должны учесть, что когда дон Фелипе приехал из Гаскони в
Кантабрию, дон Фернандо во главе своей армии находился в Андалусии.
Господин граф лишь недавно женился и, конечно, не мог поехать с
молодой женой, даже слишком молодой, царство ей небесное...
- Этого никто не требовал, дон Антонио, - заметил дон Альфонсо. -
Однако с марта прошлого года длится перемирие, так что в
распоряжении дона Фелипе было достаточно времени, чтобы наведаться в
Толедо.
... ... ... Продолжение "1. Принц Галлии (том 1)" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |