Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Дяченко, Марина и Сергей - Дяченко - Горелая башня

Фантастика >> Советская фантастика >> Авторы >> Дяченко, Марина и Сергей
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Марина и Сергей Дяченко. Горелая башня



     ...Никогда не знаешь, где тебя подстережет неприятность.

     Скатываясь с моста, фургон угодил колесом в выбоину, старенький кузов содрогнулся, и Гай ясно услыхал грохот опрокинувшейся клетки. Пришлось чертыхнуться и остановить машину.


     Стояло июньское утро, от реки тянуло рыбой, но не противно, как это бывает на общей кухне, а свежо и вкусно, будто на рыбалке, когда вода лежит зеркалом и упругое рыбье тело прыгает в росистой траве. В кустарнике у самой дороги сидела и рассуждала незнакомая зеленоватая птаха, и монолог ее настраивал на миролюбивый лад; Гай прищурился на невысокое солнце и с удовольствием подумал о длинном и спокойном дне, который принадлежит ему от этого вот утра и до самой ночи, весь день - неспешная дорога, потому как торопиться некуда...

     Никогда не знаешь, где тебя подстережет неприятность.

     Скатываясь с моста, фургон угодил колесом в выбоину, старенький кузов содрогнулся, и Гай ясно услыхал грохот опрокинувшейся клетки. Пришлось чертыхнуться и остановить машину.

     Стояло июньское утро, от реки тянуло рыбой, но не противно, как это бывает на общей кухне, а свежо и вкусно, будто на рыбалке, когда вода лежит зеркалом и упругое рыбье тело прыгает в росистой траве. В кустарнике у самой дороги сидела и рассуждала незнакомая зеленоватая птаха, и монолог ее настраивал на миролюбивый лад; Гай прищурился на невысокое солнце и с удовольствием подумал о длинном и спокойном дне, который принадлежит ему от этого вот утра и до самой ночи, весь день - неспешная дорога, потому как торопиться некуда...

     Гай не знал, что упавшая в кузове клетка от удара потеряла крышку, и черная с блеском нутрия, обозначенная в накладной числом со многими нолями, оказалась таким образом на полпути к свободе. Гай не знал этого и беспечно распахнул железные дверцы кузова; ценный зверь вывалился ему под ноги и, отбежав на несколько шагов, замер между своим испуганным тюремщиком и берегом неширокой реки.

     Нутрия ошалела от тряски и грохота и потому, оказавшись на воле, не сразу сориентировалась. К несчастью, Гай сориентировался еще позже.

     - Крыса, - сказал он с фальшивой нежностью, делая шаг по направлению к беглянке. - Хорошая моя крыска...

     В следующий момент он кинулся - неистово, словно желая заслужить лавры всех вратарей мира; он норовил ухватить за черный голый хвост, но поймал только воздух и немного травы. Нутрия, не будь дурна, метнулась к берегу и без брызг ушла в воду; некоторое время Гай видел ее голову, а потом и голова скрылась под мостом.

     Некоторое время он просто сидел на берегу. Что называется, опустились руки. Потом, сжав зубы, поднялся и вернулся к фургону; пустая клетка без крышки лежала на боку, прочие были целы, и девять желтозубых тварей поглядывали на Гая с нескрываемым злорадством.

     Вернувшись к воде, он лег на живот и заглянул под мост. На замшелых камнях играли блики; под самым брюхом моста было и вовсе темно - как на Гаевой душе. Потому что как минимум половина заработка... заработка ЗА ВСЕ ЛЕТО. И половина его канула в воду. В прямом и переносном... да что там, тьфу.

     - Ты что-то потерял?

     На дороге, даже и пустынной, подчас случаются путники, даже и любопытные. Ничего особенно странного в этом голосе не было - но Гай напрягся. И спустя секунду понял, что оборачиваться и отвечать очень, ну очень не хочется. А вовсе не отвечать - невежливо; потому, поколебавшись, он отозвался, все еще лежа на животе:

     - Нутрия сбежала...

     Незнакомец негромко засмеялся.

     Гай повернулся на бок, увидел узкие босые ступни и защитного цвета штаны. По правой штанине взбирался муравей; Гай рывком сел и поднял голову.


     Ему показалось, что из двух прищуренных щелей на него глянули два острых зеленых прожектора. Успел заметить копну светлых волос, разглядел кожаный футляр на шее - и поспешно отвел глаза. Все сразу. Вот так-то, все беды - сразу...

     - Никогда не слышал, чтобы в здешних краях водились нутрии, - задумчиво сообщил прохожий.

     Уходи, мысленно взмолился Гай. Я тебя не трогал. Уходи.

     Прохожий не внимал его мольбам - стоял себе спокойно и чего-то ждал; тогда Гай пробормотал хрипловато:

     - Нутрии... да вон их у меня... целый фургон.

     Прохожий отошел - для того, чтобы заглянуть в открытый кузов и удивленно - а может быть, обрадовано - хмыкнуть:

     - Ого... Побег из-под стражи. Что они у тебя, зубами прутья грызут?

     Большой черный жук перебирался с травинки на листок подорожника. А вот не буду смотреть, твердил себе Гай. Нечего мне на него... на ЭТОГО... смотреть. Не зря болтали, что он... снова объявился. Не зря болтали, а я думал - зря...

     Прохожий оставил нутрий. По-видимому, говорить с Гаем ему было интереснее:

     - Чего нахохлился?

     Жук оступился и скрылся из виду, безнадежно завалившись под листок.

     - Как тебя зовут, молчаливый?

     А тебе зачем, подумал Гай и втянул голову в плечи.

     - Как-как, ты сказал?

     - Гай...

     - Что будешь делать?

     Под сидением в кабине лежал обрезок свинцовой трубы - "на всякий случай". Нет, это совершенно неуместная мысль.

     - Делать?.. Сниму штаны и полезу под мост.

     - Надеешься поймать?

     - Не надеюсь, - буркнул Гай в сторону.

     - Хочешь, помогу?

     - Нет!!

     Гай вскочил, как ошпаренный. Следовало немедленно ехать прочь, но и бросить драгоценного зверя на произвол судьбы казалось немыслимым - а потому оставалось только откинуть крышку капота и тупо уставиться в мотор, давая тем самым понять, что разговор окончен.

     Прохожий, однако, рассудил иначе и убираться восвояси не спешил:

     - А почему, собственно, "нет"?

     - Спасибо, - выдавил Гай, - но не надо.

     Тянулись минуты; Гай с ужасом понимал, что устройство мотора совершенно вылетело у него из головы, мало того - сливается перед глазами, а ведь надо как-то имитировать бурную техническую деятельность...

     - Чего ты испугался? - неожиданно мягко спросил прохожий. - Я хочу тебе помочь. Действительно.

     - Я вас не трогал, - выдавил Гай.

     - Так и я тебя, собственно... ты ведь в Лур едешь? На пушную ферму, как я понял... Где с тебя за эту крысу сдерут и штаны, и шкуру. Так почему ты не хочешь, чтобы я тебе помог?

     Гай с грохотом захлопнул крышку капота:

     - Потому что вы ничего не делаете даром.

     Собственно, ему не следовало так вот прямо, в наглую, об этом говорить, но прохожий, к счастью, лишь рассмеялся:

     - Точно... Но вот раз ты это знаешь, то и другое должен знать: о цене я договариваюсь заранее. Не по силам тебе цена - не соглашайся... А обещания я выполняю. И от других, соответственно, требую того же.

     И он нежно погладил висящий на шее футляр. Гай отступил на полшага:

     - У меня ничего нет.

     - А чего нет, я и не попрошу... Подбрось меня до Лура, подвези, ты же все равно туда едешь.

     Гай растерялся, позволяя прохожему продолжать как ни в чем ни бывало:

     - Это даже не плата, а так, обмен услугами. Я достану тебе эту водяную крысу, ты возьмешь меня на борт. Идет?

     Гай молчал, кусая губы.

     Если бы эта зараза не была такой дорогой. Если бы... батрачить целое лето - да на эту поганую, под мостом затаившуюся тварь?!

     С другой стороны, длинный-длинный день. В компании... этого. Собственно, будь Гай поумнее - давно смылся бы, и машину бы бросил и нутрий, так нет же - завел беседу, дурак...

     - Эге-е, - укоризненно протянул его собеседник. - Ученый столичный мальчик, а боится слухов, сплетней, сказок... Тебя какая старушка ужастиками напичкала? Про то, что я скушаю тебя по дороге? А?

     Гай сглотнул, мысленно сопоставляя разумную осторожность с огромным искушением. Собственно, он же ничего ТАКОГО не пообещает...

     - До Лура?.. И что, больше ничего? Никаких... ничего?..

     - Никаких ничего, - серьезно заверил его собеседник. - Потому как и мне поймать твою крысу несложно, прямо скажем... Давай, думай.

     Гай подумал, и у него нестерпимо зачесался затылок.

     - Решайся, - насмешливо наседал собеседник. - Ну?

     "И упаси тебя Боже, сынок, - говаривала старуха Тина, - заводить разговор с Крысоловом. А уж в сделку с ним вступать - все равно, что продавать душу дьяволу".

     - По рукам? - с широкой улыбкой спросил Крысолов.

     - Да, - сказал Гай, не услышал своего голоса и повторил уже громче: - Да.


     Легенды о Крысолове добирались даже до Столицы, а уж в здешних пустых и темных местах чего только на этот счет не болтали. История о каких-то пропавших детях повторялась во множестве вариаций, но старая фермерша Тина, в доме которой Гай вот уже третье лето снимал комнату - эта вот фермерша предпочитала истории пострашнее. И то, что в университетских аудиториях именовалось "актуальным фольклором" и служило темой для семинаров - все это приобретало среди пустошей совсем не академический, а очень даже зловещий смысл.

     Все свои "правдивые истории" Тина рассказывала со знанием дела, как подобает - глухо, монотонно, раскачиваясь и глядя в камин:

     - И кого позовет эта дудочка, тот и дубовую дверь прошибет, и в пропасть кинется, и в огонь войдет, как в реку... Мать забудешь и невесту бросишь, ему будешь служить, пока не сотлеешь...

     А в комнате сгущались сумерки, а отблески огня превращали лицо старухи в медную ритуальную маску:

     - И осела глыба, и сомкнулась щель, и говорят, что голоса их до сих пор слышаться... Вот только слушать никто не хочет - вдруг явится ОН и потребует свое - себе...


     ...Ладонь Крысолова была жесткая, вполне человеческая ладонь, и вполне дружеское пожатие. Печать, закрепляющая договор, который, как известно, дороже денег.

     - Давай клетку, парень.

     А ведь я сейчас увижу, как он это делает, подумал Гай смятенно.

     - Дверцу-то прикрути чем-нибудь...

     Гай поспешно закивал. Завозился с мотком проволоки, засуетился, стараясь не глядеть, как руки Крысолова расстегивают замок на кожаном футляре. И все равно нет-нет да поглядывая.

     - Глазами-то не стреляй, иди сюда... Посмотри... какая красивая.

     Никто не поверит, подумал Гай отстраненно. Никто не поверит, что я ее ВИДЕЛ.

     Флейта была действительно... красивая. Покрывающие ее лак, темный, в мелких трещинках, казался живой кожей. Загорелой и гладкой. И впечатление усилилось, когда флейтист провел по ней пальцами:

     - И разве можно ее бояться?..

     Боятся как раз не ее, а тебя, подумал Гай сумрачно.

     Крысолов поднял флейту к губам.

     Звук, протянувшийся над речкой, меньше всего имел отношение к музыке. Скорее он походил на голос больного, очень старого и очень одинокого зверя; у Гая ослабели колени.

     Из-под моста без малейшего плеска возникла черная голова.

     Жутковатый звук оборвался; нутрия остановилась в нерешительности, но звук возник опять, громче и настойчивее, и беглянка направилась к берегу, выбралась на песок, потом на траву, покорно заковыляла, волоча мокрый голый хвост, и ошалевшему Гаю потребовался выразительный взгляд Крысолова - тогда он опомнился и захлопнул за пленницей дверку.

     - Вот и все... Ты что же, парень, и не рад?..

     - Спасибо...

     Крысолов протирал свою дудку цветным лоскутком; даже не глядя не него, Гай ощущал на себе насмешливый взгляд.

     - Можем ехать, - сообщил он, глядя вниз.

     - Пустишь меня в кабину - или пассажиру к нутриям идти?..

     Гай изобразил слабое подобие улыбки.


     Дорога на Лур, прозванная Рыжей Трассой из-за постоянной, вездесущей желтой глины, знавала и лучшие времена. Когда-то здесь было оживленно, даже тесно, когда-то вдоль обочин толпились кемпинги и закусочные, и любая выбоина немедленно зализывалась, словно языком; трасса, возможно, и помнила былые дни - в отличие от Гая, который слишком молод и тех времен не застал. Теперь дорога изменилась - можно ехать целый день и не встретить ни человека, ни машины; за эту возможность спокойного одиночества Гай, собственно, и любил Рыжую Трассу.

     Навстречу тянулись рощицы и перелески, холмы, поля, пустыри; иногда попадались заброшенные кладбища со вросшими в землю крестами, но чаще - железные скелеты придорожных строений. Иногда бросался наутек заяц, или мелькала в траве лисья спина, паслись одичавшие козы, меняли свою форму облака, водили хоровод дальние и ближние деревья, неизменным оставался только горизонт. Справа петляла река, то подбираясь к дороге вплотную, то убегая в сторону; Гай любил Рыжую Трассу, и даже сейчас она действовала на него успокаивающе. Как дружеская рука - не трусь, мол, обойдется...

     Сначала путники ехали молча, Гай сидел, съежившийся и напряженный, и делал вид, что целиком поглощен дорогой. Но день, как на грех, был таким ясным и ярким, а небо таким невозможно синим, а мир вокруг так обласкан солнцем, что все страхи и опасения постепенно выцвели, поблекли, сделались неуместными и почти смешными. Все эти легенды, бодро думал Гай, хороши ночью у камина, а в полдень не отягощайте меня "актуальным фольклором", никакого, понимаете, эффекта... И, уверившись в собственном спокойствии, Гай повеселел, перестал хмуриться и принялся исподтишка разглядывать собеседника.

     А тот сидел, подобрав под себя длинные ноги - кабина была ему маловата - и выставив локоть в окно; совсем, казалось, забыв о Гае, о смотрел куда-то в небо, и с лица его не сходила насмешливая, отрешенная полуулыбка. На коленях, обтянутых защитными штанами, лежала сумка, причем почему-то обгорелая, но не сильно, а чуть-чуть. Одна рука Крысолова покоилась на клапане сумки, другая рассеянно поглаживала футляр с флейтой, и при этом на мизинце вспыхивал и гас красный камень, встроенный в колечко. В опущенное окно врывался ветер, трепал желтые волосы Крысолова, теребил выцвевшую клетчатую рубашку, трогал шейный платок, состроченный из лоскутков, и Гай тут только осознал, откуда взялась эта кличка - Пестрый Флейтист...

     - На дорогу смотри.

     Гай вздрогнул. Покрепче ухватился за руль.

     Дорога скользнула в сторону от реки, чтобы потом опять к ней вернуться; пропылил - редкий случай! - встречный грузовик, незнакомый водитель приветственно взмахнул рукой, Гай ответил и долго следил в треснувшее зеркальце за удаляющимся желтым облачком.

     - Тебе не скучно целый день одному в кабине? - небрежно спросил Крысолов.

     Гай пожал плечами. Вероятно, его попутчик не имел представления ни о прелести одиночества, ни о притягательности бесконечной дороги; объяснять что-либо Гаю никак не хотелось, и потом он только коротко вздохнул:

     - Нет.

     - И не страшно? - продолжал Крысолов все так же небрежно. - А вдруг мотор заглохнет, или там авария, или сердечный приступ?.. Впрочем, для сердечного приступа ты еще, пожалуй, молоденек.

     Гай подозрительно на него покосился. Хотел сказать, что с подозрительными спутниками путешествовать куда опаснее - но не сказал, конечно. И не сказал, что знает Рыжую Трассу, как свою ладонь. И вжился, как в привычную одежду. И что скука приходит, как правило, в шумной толпе...

     Среди местной молодежи Гай был безнадежно чужим, как, впрочем, безнадежно чужим он был среди братьев-студентов. Он умел рассказывать анекдоты и органично вписываться в попойки, он даже нравился фермерским дочкам - но своим от этого все равно не становился. Его, кажется, даже побаивались, и в друзья к нему никто не набивался; правда, и обижать не обижали, потому что в драку он бросался не раздумывая и дрался так, как дерутся загнанные в угол звери. И даже парни покрупнее, посильнее и позадиристей предпочитали с ним не связываться - "этот, который... бешеный, ребя, ну его..."

     Горластой вечеринке - и даже в компании юных девушек - Гай предпочитал общество старой Тины; сидел, уставившись в огонь, слушал и молчал, истории заканчивались - а он все молчал, и даже старуха понимала тогда, что человек этот не здесь, а где - она догадываться не пыталась...


     Гай вздрогнул. Крысолов больше не смотрел в небо, а искоса разглядывал его, Гая, и от этого взгляда ладони, лежащие на руле, вспотели.

     - Как ты очутился на этой дороге? - спросил флейтист негромко, будто бы сам у себя.

     Гай захлопал ресницами:

     - Работаю... Ну, работаю. Работаю, а что?..

     - Ничего, - Крысолов хмыкнул, как бы с досадой. - работай себе... В городе что нового?

     - Ничего, - эхом отозвался Гай и тут же испугался, как бы его ответ не прозвучал издевкой. - ну, студенты там... бунтуют...

     - А ты? Не бунтуешь, ты же студент?

     А ты все знаешь, подумал Гай тоскливо. И буркнул сквозь зубы:

     - Мне некогда. Летом не заработаю - чего зимой жрать-то?..

     - С голоду умрешь, что ли?

     Крышу кабины задела ветка, потом еще одна. Дорога сузилась и нырнула в маленькую рощу.

     - Тебе что, больше негде подработать? Все-таки студент блестящего университета...

     - Что сейчас блестит... - пробормотал Гай угрюмо. - Ничего не осталось... блестящего...

     - Да репетитором бы нанялся... несложно и пристойно, а здесь... пыль глотаешь...

     - Здесь лучше.

     - Объясни.

     Гай разозлился не на шутку. Вот прицепился, клещ, ничего не было в договоре о том, что он будет болтать всю дорогу...

     - Платят хорошо, - выдавил он неохотно. Передохнул и добавил совершенно неожиданно для себя: - И потом, я отсюда родом.

     Нет, ну что за сила дернула за его неболтливый, в общем-то, язык?!

     Крысолов хмыкнул. Поерзал, устраиваясь поудобнее:

     - Ой как интересно... Из Лура?

     - Из Косых Углов. Это западнее.

     - Смотри ты, совсем ведь рядом... К родителям ездишь?

     Гай хотел соврать, но не решился:

     - Нет.

     Этим "нет" он изо всех сил попытался поставить жирную точку; Крысолов, однако, плевать хотел на все знаки препинания.

     - Нет? Но родители живы, надеюсь?

     - И я надеюсь, - пробормотал Гай устало.

     - Да где же они у тебя?

     - А кто его знает...

     И снова они молчали, но Крысолов не отводил взгляда, смотрел на Гая, и сквозь Гая, и внутрь Гая, в самое нутро, и тот не выдержал наконец:

     - Ну не хочу я говорить! Причем тут... Мы что, об этом уговаривались? "За жизнь" рассказывать - уговаривались, да?!

     - Не кричи.

     Гай осекся. Фургончик, пискнув тормозами, остановился у обочины; Гай стискивал зубы, ему казалось, что он - закупоренный кувшин со жгучим содержимым, и печать во-вот слетит, потому что нечто, наполняющее сосуд по самое горлышко, поднимается и растет, и просит выхода...

     Его распирали слова. Он как мог сдерживался - но слова стояли уже у самого горла.


     - Ну... Да ладно, не держи себя. Я слушаю, парень.

     И, как ребенок, на чье плечо легла рука неумолимого взрослого, Гай начал, сперва медленно и запинаясь, а потом все быстрее и проще, и даже с неким странным облегчением:

     - Ну... мать моя родом из столицы. Двадцать лет назад там была заварушка, еще самая первая... А она на вид была явная северянка, а к северянам относились что ни день, то гаже, ей пришлось бежать... В Косых Углах она как раз и осела. А отец тоже был пришлый, из предгорий, там ему видение было или что-то в этом роде, что он человечество должен... спасать... И когда я родился, отца уже и близко не было - предназначение у него... штука суровая, на месте не посидишь... Он пошел творить благо, мать осталась одна, и ей, я думаю, туго пришлось, и я, как говорили, потому только выжил, что родился уж больно здоровущим, килограммов на пять. Я очень долго себя не помню, в пять лет - не помню, в семь - не помню еще... А потом появился Иль.

     Он был... ну, вообще-то он был рыжий. В дом войдет - будто факел внесли... Он тоже когда-то бежал из Столицы, потому что северяне - северянами, а рыжих тогда не то что не любили - лютой ненавистью, будто это они во всем виноваты... И вот он прибился в Косые Углы и стал мне вместо отца. И мать при нем успокоилась, повеселела, орать перестала... на всех... Кем он был в Столице - не знаю, он молчал... но уж был он не из простых, это точно. Выучил меня грамоте, сказки сочинять... Кораблики в лужах, змеи какие-то воздушные, с хвостами, как у драконов, и все говорил, говорил - чужие страны, лето круглый год, а в других круглый год зима... Я с ним был, как в крепости, и мать с ним была, как в крепости, он пах табаком, но не сильно, а приятно, он мало курил... У него был шрам над левой бровью. Он каждое утро мылся в бадье, даже в холода, и меня приучил... И он был очень добрый...

     Гай замолчал. Старые, забитые в дальний угол памяти, запретные воспоминания все еще имели над ним власть.

     - А потом?

     Гай проглотил комок в горле:

     - Потом мы поехали на ярмарку, там мальчишка стянул у кого-то кошелек, а его поймали... мальчишку... И забили ногами до смерти. То есть они только начали его бить, а тут Иль стал белый, как стенка, даже веснушки... пропали. И... кинулся отбивать того... пацана. А ведь рыжий, рыжих все ненавидели... и до сих пор. Ему бы в тени держаться... внимания к себе... А он кинулся. И они его тоже забили - много, целая толпа, и женщины, и все хотели пнуть, когда привезли домой, то только по волосам и... узнали.

     Стояло безветрие.

     Солнце подернулось дымкой, и с запада на него ползло, надвигалось нечто зловещее и серое; в кузове тихонько возились нутрии.

     - И сколько тебе было лет?

     - Десять.

     - Ты точно все помнишь?

     - А что мне еще помнить? - Гай даже засмеялся, правда, не особенно весело. - Уж то, что было потом, помнить совершенно незачем. Мать после похорон неделю молчала, потом собрала вещички, меня - и вперед, к черту на кулички, в веселый город Гейл... Сперва чуть с голоду не померли, потом мать устроилась на работу и стало полегче. А еще потом в одночасье разбогатели, у матери завелась куча платьев, она по нескольку дней... короче, не было ее. Потом она отдала меня в пансион, что-то вроде привилегированного приюта; вот тут-то мне стало совсем кисло, я сбежал раз - вернули и выпороли, я сбежал два... Не знаю, чем кончилось бы, но мать снова осталась без гроша, бросила прежнюю работу, переехала со мной в предместье... И я очутился в бесплатной школе для бедных. А там был учитель Ким.

     Он был... ничего в нем не было рыжего, он лысый был, совсем, как колено, но это был первый человек, который напомнил мне Иля. Жил при школе... Глобус с дырой в боку. Пыль... книжная, она не просто пыль, она будто... будто время слежалось. Собственно, если бы не учитель Ким, черта с два мне быть в университете. У него была дочка... Ольга. Она писала стихи, то есть не писала, а они из нее лезли. Ночью проснется, плачет, дрожит, температура... тридцать восемь... пока не запишет. Запишет - все... Она их потом жгла. И рвала, а они все равно ее мучили, она мне говорила - ну что это, может я ненормальная...

     Гай остановился. Перевел дыхание; сумерки, щель в обветшавшем заборе, а за щелью бледное лицо, серый глаз, круглый, как глобус, в обрамлении светлых коротких ресниц...

     Ну что за странное существо. Платьице серенькое, как глаза... И шея такая тонкая, что страшно коснуться - вдруг переломишь... Тень, просто тень, серая ночная бабочка на дне белой фарфоровой чашки, живая, даже, кажется, теплая, безбоязненная...

     Гай оперся локтями о руль:

     - Ну, а потом ее изнасиловали в темном углу двое парней с лесопилки. Соседи узнали, ославили шлюхой... Те парни - она даже лиц не запомнила... Они же наемные, сегодня здесь, а завтра след простыл...

     Он криво улыбнулся. Те ли, другие - побить его успели; он помнил исступленную жажду крови, когда, ввалившись в деревенский кабачок, сгреб за грудки первого попавшегося верзилу - ведь это он, он! - и приложил мордой об стол, и что было потом, и как он не чувствовал боли, и как кулаки стесались до мяса, а он все выплескивал ненависть и жажду возмездия, пока, наконец, мир не сжался до размеров ладошки и не померк...

     - Короче говоря, учитель с дочкой уехали. Потому как... ну, она даже на улицу не могла выйти. Они уехали, адрес... сперва писали, потом... ну, неразбериха была. Потерялись...

     Гай потупился. Вздохнул:

     - Вот тут-то мать... встретила свою большую любовь. Я, по счастью, уже большой был. Все понятно... я никогда не смел бы... никогда в жизни... ну... осуждать.

     Он замолчал. Наваждение закончилось так же внезапно, как и началось - теперь он был пуст. Пустой сосуд, гулкий, спокойный, и даже дно уже успело высохнуть...

     А ведь все это не то что для чужих ушей - это для собственных досужих воспоминаний не предназначено!.. Обрывки и отрезки - да, вспомнятся иногда, ничего с этим не поделать, но чтобы так последовательно, будто на бумаге, не то исповедь, не то мемуары, вот черт...

     Он сжал зубы, удерживая раздражение:

     - Да уж. Развлек я вас, да?.. А вот все это враки, на самом-то деле я побочный сын герцога, подброшенный в пеленках с гербом... к стенам монастыря. А ведь в пеленки с гербом - в них тоже писают и это... какают, короче. И герб от этого... страдает. И мой августейший отец...

     Он осекся. Собеседник молчал; Гай посидел, опершись локтями о руль, потом сказал совершенно спокойно:

     - Мой августейший отец лекцию читал в университете. В прошлом году. "Пути спасенья". Вот я его и увидел... Хорошо, что я запомнил, как его зовут. Даже, дурак, подойти хотел... Потом, слава Богу, вразумился и раздумал. И даже не напился по этому поводу... принципиально.

     Он хохотнул. Когда человек смеется - он не выглядит жалким; во всяком случае, если он смеется хорошо, натурально, искренне. А вот искренности-то Гаю и не хватило, смех застрял у него в горле, потому что он - вспомнил.

     Именно в тот день - когда он "принципиально не напился" - Гаю приснился впервые этот знаменательный сон.

     Ему снилось место, где он никогда не бывал - не то город, не то поселок с уродливо узкими и кривыми улочками, а над ними серым брюхом нависали слепые, без окон, дома. Небо над городом было неестественно желтым; под этим желтым небом его, Гая, волокла безлицая толпа, волокла с низким утробным воем, и он знал, куда его тащат, но не мог вырваться из цепких многопалых рук, но страшнее всего было не это. Страшнее были моменты, когда в толпе он начинал различать лица; выкрикивала проклятия мать, грозил тяжелой палкой учитель Ким, скалились школьные приятели, мелькало перекошенное ненавистью лицо старой Тины - и Ольга, Ольга, Ольга... Гай пытался поймать ее взгляд, но слезы мешали ему видеть, он только пытался не свалиться толпе под ноги.

     А толпа волокла его, выносила на площадь, посреди которой торчал каменный палец; Гай чувствовал, как впиваются в тело железные веревки, не мог пошевелиться, привязанный к столбу, его заваливали вязанками хвороста выше глаз, и он просыпался с криком, от которого соседи по комнате вскакивали с постелей...


     Сон повторялся. Приходил то чаще, то реже, обрастал новыми подробностями, уходил и забывался, возвращался снова вопреки надежде, и не помогали ни травы, ни заговоры, ни отчаянные усилия воли...

     Пальцы его на руле свело судорогой.

     - Вспомнил? - негромко спросил его спутник.

     Гай мельком взглянул на него - и отвернулся.

     Что "вспомнил"? Что за интерес в чужих потаенных воспоминаниях?

     - А вот про это, пожалуй, не спрашивайте, - проронил он, глядя на собственные ладони, белые и непривычно мозолистые. - А вот об этом я, пожалуй, и не скажу...

     - Да и не надо, - неожиданно легко согласился его спутник. - А погодка-то портится... Поедем?

     Гай посмотрел на часы, вздрогнул:

     - Ох ты елки-палки...

     И завел мотор.

     Налетел ветер, рыжая пыль взвилась столбом; Крысолов убрал локоть из окна и поднял стекло. Солнце пропало; Гай сидел за рулем, желая слиться с машиной, стать машиной, ничего не знать и не помнить, кроме биения мотора, запаха бензина, мелких камушков, щекочущих шины, и крупных, остающихся между колесами, и выбоин, от которых вздрагивает кузов...

     - Не гони так, - попросил Крысолов. - Не жалко меня - пожалей своих нутрий.

     Ну я и дурак, думал Гай, все крепче сжимая зубы. Ну я и кретин... И как это он меня так легко раскрутил?!

     - Ну и дорога, надо сказать, - тут Крысолов чуть не ударился головой о крышу кабины, - ну и водитель, надо сказать, адский... Ты имел в виду, что вот именно за это тебе прекрасно платят? И набор, вероятно, по конкурсу, охотников полным-полно?

     - Нет, - выдавил Гай.

     - Что, никому деньги не нужны?

     Да что ж он не отстанет никак, подумал Гай почти жалобно. Ну чего ему еще надо-то?..

     - Дорога, сами видите... Никому не охота по этой дороге... да еще мимо... ну, места такие. Мимо Пустого Поселка...

     Крысолов заметно оживился:

     - Пустой Поселок? Парень... словесник, филолог, фольклорист. "Актуальный фольклор в его саморазвитии", а? Купи у меня тему, дешево возьму, а хочешь, бери бесплатно, "глубокие исследования молодого ученого", "юноша, вам уже готово местечко в аспирантуре"...

     Гай прерывисто вздохнул. Ладно, смейся.

     - Шагающие деревья!.. - продолжал потешаться Крысолов. - Гигантские пауки! Летающие кровососы! Ползучие запальцеукусы!.. Нет, серьезно? Ты мне про Пустой Поселок - в порядке лекции или ты в это веришь?..

     Гай хмыкнул. Комичность ситуации заключалась в том, что самым яркий представитель "актуального фольклора" ехал с ним в одной машине.

    

... ... ...
Продолжение "Горелая башня" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Горелая башня
показать все


Анекдот 
Пожилой генерал вместе с денщиком возращается с маневров на пролетке. Проезжают мимо озера. Генерал видит на противоположном берегу купающуюся белотелую женщину с распущенными длинными волосами. Останавливает пролетку и приказывает денщику: - Иван, раздевайся быстрее, сплавай к этой даме и спроси ее, как она насчет поездки со мной в город, гостиницы, вина, картишек и так далее. Денщик раздевается, кидается в воду, плывет к даме и вскоре возвращается обратно и докладывает генералу: - Ваше превосходительство, насчет поездки в город, гостиницы, вина и картишек они могут-с, а насчет так далее - никак-с, они поп-с.
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100