Норман, Джон - Норман - Цари-жрецы ГораФантастика >> Зарубежная фантастика >> Норман, Джон Читать целиком Джон Норман. Цари-жрецы Гора
1. ЯРМАРКА В ЭН-КАРЕ
Я, Тарл Кабот, родом с Земли, человек, известный царям-жрецам Гора.
Это произошло в конце месяца Эн-Кара в году 10 117 от основания
города Ара: я пришел в зал царей-жрецов в Сардарских горах на планете Гор,
нашей Противоземле.
За четыре дня до этого на спине тарна я добрался до черной ограды,
которая окружает ужасный Сардар, эти мрачные горы, увенчанные ледяными
коронами, посвященные царям-жрецам, запретные для людей, для смертных, для
любых созданий из плоти и крови.
Своего тарна, гигантское ястребоподобное верховое животное, я
расседлал и отпустил: он не мог сопровождать меня в Сардар. Однажды я
попытался на нем перелететь через ограду и углубиться в горы, но никогда
больше не попытаюсь повторить этот полет. Животное попало под действие
щита царей-жрецов, невидимого, но непреодолимого, несомненно, поля
какого-то рода; поле, вероятно, действовало на механизм внутреннего уха
тарна, так что животное оказалось не в состоянии управлять своим полетом
и, потеряв ориентировку, смешавшись, упало на землю. Насколько мне
известно, ни одно животное Гора не может проникнуть в Сардар. Пройти туда
могут только люди, но они не возвращаются.
Мне не хотелось отпускать тарна: это прекрасная птица, сильная,
умная, яростная, храбрая, верная. И странно, мне казалось, что тарн
привязался ко мне. Во всяком случае я к нему привязался. Я сумел его
отогнать только резкими словами, и, когда он, удивленный, вероятно,
обиженный, исчез в удалении, я заплакал.
До ярмарки Эн-Кара, одной из четырех больших ярмарок, что в течение
горянского года устраиваются в тени Сардара, было совсем недалеко, и скоро
я уже медленно шел по ее центральной линии между ларьками и палатками,
киосками и магазинчиками, павильонами и лавками, шел к высоким обитым
медью воротам из черных бревен, за которыми сам Сардар, святилище богов
этого мира, известных людям за пределами гор как цари-жрецы.
На ярмарке мне придется ненадолго задержаться, чтобы купить
продовольствия для пути по Сардару; кроме того, мне нужно передать некоему
члену касты писцов обернутый в кожу пакет, в котором содержится рассказ о
происшествиях в городе Тарне за последние месяцы, краткая запись о
событиях, которые мне показались достойными упоминания. (Несомненно, речь
идет о рукописи, которая недавно была опубликована под названием
"Изгнанник Гора". Из замечания Кабота следует, что во время написания ему
не была известна судьба рукописи. Между прочим, название "Изгнанник Гора"
принадлежит мне, а не Каботу. Может, следует упомянуть, что то же
справедливо относительно первой книги - "Тарнсмен Гора" - и этой -
"Цари-жрецы Гора". По какой-то причине Кабот никогда не дает названий
своим рукописям. Вероятно, считает их не книгами, а личными записями,
предназначенными скорее для себя, чем для других. Кстати, рассказ о том,
как ко мне попала рукопись "Изгнанника Гора", содержится в начале этой
книги, которую, подобно остальным, мне довелось издать. Достаточно
сказать, что настоящая рукопись, как и предыдущие, была передана мне моим
другом, а теперь и адвокатом, молодым Гаррисоном Смитом. Смит имел
удовольствие лично знать Кабота, впервые познакомившись с ним семь лет
назад в Новой Англии и возобновив знакомство около года назад в Нью-Йорке.
Наш первый рассказ о Противоземле - "Тарнсмен Гора" - был передан Смиту
лично Каботом, вскоре после этого исчезнувшим. Данная рукопись, третья по
счету, была получена, по словам Смита, в таких же необычных
обстоятельствах, что и вторая, обстоятельствах, описанных им в предисловии
ко второй книге. Сам я искренне сожалею, что мне не пришлось лично
встретиться с Каботом. Подлинный Кабот, разумеется, существует. Я знаю,
что он существует или существовал. Насколько это возможно, я с большой
тщательностью проверил все данные. Действительно, Тарл Кабот,
соответствующий описанию, вырос в Бристоле, учился в Оксфорде и небольшом
новоанглийском колледже, упоминаемом в первой книге. Он снимал квартиру в
Манхэттене в период, соответствующий событиям первой и второй книг.
Короче, все, что можно подтвердить, я подтвердил. Помимо этого у нас есть
только рассказ самого Кабота, переданный мне Смитом, которому мы можем
верить, а можем и не верить. - Дж.Н.).
Мне хотелось бы в другое время и в других обстоятельствах еще раз
посетить ярмарку. Хотелось осмотреть ее товары, выпить в ее тавернах,
поговорить с торговцами и участвовать в ее состязаниях, потому что эти
ярмарки предоставляют почти уникальную возможность гражданам
многочисленных враждующих друг с другом городов Гора встретиться на мирной
почве.
Неудивительно, что города Гора поддерживают и приветствуют ярмарки.
Иногда ярмарки дают возможность разрешить территориальные и торговые споры
без утраты чести, так как полномочные представители городов, конечно,
могут случайно встретиться среди шелковых павильонов.
Далее, члены таких каст, как врачи или строители, используют ярмарки
для распространения информации и техники среди братьев по касте, что
предписывается их кодексом, вопреки тому, что их города могут находиться
во враждебных отношениях. И как и следует ожидать, члены касты писцов
собираются на ярмарках, чтобы осмотреть предлагаемые рукописи и обсудить
их.
Мой маленький друг, Торм из Ко-ро-ба, из касты писцов, четыре раза в
жизни побывал на ярмарках. Он сообщил мне, что за это время доказал
несостоятельность семисот восьми писцов из пятидесяти семи городов, но я
не поручился бы за точность его рассказа: мне кажется, что подобно
большинству других членов своей касты, да и моей тоже, Торм бывает слишком
оптимистичен в описании своих прошлых многочисленных побед. Больше того, я
никогда так и не мог понять, как решается вопрос о победителе в спорах
писцов, и вполне вероятно, что каждый спорящий оставляет поле боя
убежденный, что выиграл именно он. В моей касте - касте воинов -
определить победителя все-таки легче, потому что побежденный часто лежит
раненый или убитый у ног победителя. С другой стороны, в состязаниях
писцов льется невидимая кровь, и доблестные бойцы расходятся в полном
порядке, понося своих противников и перегруппировывая силы для завтрашней
встречи. Я не виню в этом писцов; наоборот, я порекомендовал бы то же
самое членам моей собственной касты.
Я скучал по Торму и гадал, увижу ли его снова. Представлял себе, как
он возбужденно наскакивает на автора пыльного свитка, решительным взмахом
своего синего плаща сбрасывает с его стола чернильницу, в ярости, как
птица, прыгает на стол, провозглашая, что тот или иной писец заново
обнаружил мысль, которая уже записана в столетней давности рукописи,
известной Торму и, конечно, неизвестной его незадачливому противнику; как
он вытирает нос полой плаща, дрожа, подходит к жаровне, набитой углем и
обрывками рукописей, которая обязательно горит под столом, независимо от
температуры снаружи.
Торм мог находиться где угодно, потому что жители Ко-ро-ба рассеяны
царями-жрецами. Я должен отыскивать его на ярмарке; если он здесь, я не
должен сообщать ему о своем присутствии, потому что согласно воле
царей-жрецов никогда два жителя Ко-ро-ба не должны собираться вместе, и
мне не хотелось подвергать опасности маленького писца. Гор станет беднее
без его яростной эксцентричности, Противоземля просто перестанет быть
собой без воинственного маленького Торма. Я улыбнулся про себя. Если я его
встречу, он, конечно, станет настаивать, чтобы я взял его с собой в
Сардар, хотя понимает, что это означало бы его смерть, и тогда мне
придется связать его его же синим плащом, бросить в канаву и убежать. А
может, безопасней бросить его в колодец. Торму за всю жизнь пришлось
побывать во многих колодцах, и никто не удивится, обнаружив его бушующим
на дне еще одного.
Кстати, ярмарки подчиняются торговым законам и содержатся на налоги с
лавок и с покупок. Коммерческие возможности таких ярмарок - от обмена
валюты до предоставления кредитов - весьма велики; их больше, пожалуй,
только на улице Монет в Аре, и здесь с кажущимся беззаботным равнодушием
предоставляются и берутся кредиты и займы на ростовщических процентах. Но
это не так уж странно, потому что города Гора внутри своих стен выполняют
торговый закон, даже против собственных граждан. Если они этого не
сделают, ярмарки, разумеется, будут закрыты для жителей этих городов.
Соревнования, которые я упоминал, на ярмарках, как и следовало
ожидать, мирные; во всяком случае без применения оружия. Считается
преступлением против царей-жрецов окровавить оружие на ярмарке. Должен
заметить, что в своих пределах цари-жрецы, по-видимому, гораздо терпимей к
кровопролитию.
Схватки с оружием, которые ведутся до смерти, хотя и невозможны на
ярмарках, известны на Горе и даже популярны в некоторых городах. Такие
схватки, в которых обычно участвуют преступники и обедневшие солдаты
удачи, предлагают призы в виде амнистии или золота и финансируются
богатыми людьми, желающими получить одобрение населения своего города.
Иногда это торговцы, которые хотят вызвать доброе отношение к своим
товарам; иногда участники судебных процессов, желающие изменить к себе
отношение судей; часто это убары или верховные посвященные, в интересах
которых забавлять толпу. Такие схватки, ведущиеся до смерти, популярны,
например, в Аре, где их поддерживает каста посвященных, считающих себя
посредниками между царями-жрецами и людьми, хотя, как мне кажется, они в
целом знают о царях-жрецах не больше остальных. Следует упомянуть, что
такие схватки были запрещены в Аре, когда его администратором стал Казрак
из Порт-Кара. И это его действие не добавило ему популярности среди
могущественной касты посвященных.
Мне, однако, приятно сообщить, что на ярмарках самое опасное
соревнование - это борьба, причем смертельные приемы не допускаются. В
большинстве случаев состязаются в беге, испытывают силу, соревнуются в
мастерстве стрельбы из лука и бросания копья. В других конкурсах
встречаются хоры, поэты, и актеры из множества городов играют в театрах во
время ярмарки. У меня был некогда друг - Андреас из пустынного города Тор,
он принадлежал к касте поэтов и на одной из ярмарок выиграл приз - чашу,
полную золота. И, вероятно, излишне упоминать, что улицы города во время
ярмарки заполнены жонглерами, кукольниками, музыкантами и акробатами,
которые вдалеке от театров соревнуются в своем древнем искусстве, собирая
в буйной бушующей толпе медные монеты.
Многое продается на таких ярмарках. Я проходил мимо вин, тканей и
шерсти, мимо шелков и кружев, изделий из меди и глинобитных изделий, мимо
ковров и гобеленов, мимо леса, мехов, шкур, соли, оружия, стрел, седел и
упряжи, колец, браслетов и ожерелий, поясов и сандалий, ламп и масел,
лекарств, мяса, зерна, мимо животных, таких, как свирепые тарны, крылатые
верховые животные Гора, и тарларионы, одомашненные ящеры, мимо длинных
рядов закованных жалких рабов, мужчин и женщин.
На ярмарке никого нельзя поработить, но рабов можно продавать и
покупать в ее пределах, и работорговцы здесь процветают; большие сделки
заключаются разве на улице Клейм в Аре. Дело не только в том, что здесь
большое предложение подобных товаров, так как люди из всех городов здесь
бывают совершенно свободно; каждый горянин, мужчина и женщина, должен хоть
раз в жизни, начиная с двадцатипятилетнего возраста, - в честь
царей-жрецов - увидеть Сардарские горы. Поэтому пираты и разбойники,
поджидающие в засадах и нападающие на торговые караваны, идущие на
ярмарку, часто в награду за свою злую деятельность получают не только
неодушевленные металлы и ткани.
Паломничество к Сардару, которое, согласно утверждениям посвященных,
радует царей-жрецов, несомненно, играет свою роль в распределении красавиц
среди враждебных городов Гора. Мужчины, сопровождающие караваны, обычно
гибнут, защищая их, или рассеиваются, но эта участь, счастливая или нет,
редко выпадает на долю женщин каравана. Их печальная доля - раздетыми, с
невольничьими ошейниками на шее, идти пешком за фургонами на ярмарку или,
если тарларионы каравана убиты или разбежались, самим нести товары. Таково
следствие распоряжения царей-жрецов, чтобы каждая женщина, хоть раз в
жизни, покинула свои стены и подверглась серьезному риску стать рабыней,
добычей пиратов и разбойников.
Конечно, караваны хорошо вооружены, но пираты и разбойники собираются
в больших количествах или, что еще опаснее, воины одного города нападают
на караваны других городов. Кстати, это наиболее частый повод для
возникновения войны между городами. То, что воины, нападая на караван,
часто надевают знаки различия враждебного им города, еще более увеличивает
подозрения и усложняет непрерывную междоусобную войну горянских городов.
Эти размышления у меня вызвало зрелище нескольких мужчин из
Порт-Кара, дикого города на берегу залива Тамбер, которые выставили
мрачную цепь из двадцати свежезаклейменных девушек, многие из них очень
красивы. Все они с островного города Коса, захвачены в море, их корабль,
несомненно, сожжен и затонул. Их прелести были совершенно открыты
придирчивому глазу покупателей, проходивших вдоль линии. Девушки были
прикованы к цепи, идущей от горла к горлу, руки у них связаны за спиной, и
они склонялись в обычной позе рабынь для удовольствия. Когда возможный
покупатель останавливался перед одной из них, бородатый разбойник из
Порт-Коса тыкал в девушку хлыстом, и девушка поднимала голову и покорно
произносила ритуальную фразу осматриваемой рабыни: "Купи меня, хозяин".
Они должны были прийти к Сардару свободными женщинами, чтобы выполнить
свои обязательства перед царями-жрецами. А прибыли как рабыни. Я
отвернулся.
Мое дело как раз связано с царями-жрецами Гора.
В действительности я прибыл в Сардар, чтобы встретиться со сказочными
царями-жрецами, чья несравненная мощь так влияет на судьбу городов и
отдельных жителей Противоземли.
Говорят, цари-жрецы знают все, что происходит в их мире и простым
поднятием руки могут вызвать всю мощь вселенной. Я сам видел силу
царей-жрецов и знал, что они существуют на самом деле. Я сам путешествовал
в корабле царей-жрецов, который дважды переносил меня в этот мир; я видел
проявления их мощи, тончайшие, достаточные, чтобы изменить направление
иглы компаса, и грозные, уничтожающие города, так что на месте, где
некогда жили люди, не оставалось камня на камне.
Говорят, им подвластны и все сложности физического пространства, и
человеческие эмоции, чувства людей и движения элементарных частиц для них
одно и то же, они могут контролировать само тяготение и незримо влиять на
сердца людей, но в последнем я сомневаюсь, потому что однажды по дороге в
мой город Ко-ро-ба встретил посланника царей-жрецов, который смог
ослушаться их. В обломках его сожженного разорвавшегося черепа я обнаружил
золотые провода.
Он был уничтожен царями-жрецами так же небрежно, как человек
затягивает ремень сандалии. Он им не подчинился и был уничтожен,
немедленно и убедительно, но самое главное, сказал я себе, то, что он не
подчинился, оказался способен на это и решил предпочесть неизбежную
бесславную гибель. Он завоевал свободу, хотя она, как говорят горяне,
привела его к вратам праха, куда, я думаю, даже цари-жрецы не пойдут за
ним. Этот человек поднял руку на могущество царей-жрецов и умер,
непокорный, умер ужасной, но благородной смертью.
Я из касты воинов, а в нашем кодексе достойной считается только
смерть в битве, но я больше не могу считать это верным, потому что
человек, встреченный мной на дороге в Ко-ро-ба, умер достойно и научил
меня, что мудрость и справедливость не обязательно заключены только в
твоем кодексе.
У меня простое дело к царям-жрецам, как и большинство дел чести и
крови. По какой-то неизвестной мне причине они разрушили мой город
Ко-ро-ба и рассеяли его жителей. Я не смог узнать о судьбе своего отца,
своих друзей, товарищей по оружию, о судьбе моей любимой Талены, дочери
Марлениуса, который некогда был убаром Ара, моей милой и мягкой, свирепой
и дикой прекрасной возлюбленной, моей вольной спутницы, моей Талены,
вечной убаре моего сердца, той, что всегда является мне в самых сладких
снах. Да, у меня есть дело к царям-жрецам.
2. В САРДАР
Я смотрел на длинную широкую улицу, заканчивающуюся большими
бревенчатыми воротами, и на черные негостеприимные утесы Сардарского
хребта за ними.
Не потребовалось много времени, чтобы купить небольшой запас
продуктов, которые я возьму с собой в Сардар; нетрудно оказалось найти и
писца, которому я мог вручить рассказ о событиях в Тарне. Я не спрашивал
его имени, а он - моего. Я знал его касту, он - мою, и этого вполне
достаточно. Он не мог прочесть рукопись, написанную по-английски: этот
язык так же чужд ему, как большинству из вас горянский, но он будет беречь
рукопись и хранить ее как драгоценность, потому что писцы любят записанное
слово и берегут его от вреда, а если он и не может ее прочесть, какая
разница - его прочтет когда-нибудь кто-нибудь, и тогда слова, так долго
хранившие свою тайну, вдруг снова оживотворят великое чудо коммуникации, и
то, что когда-то было записано, будет прочтено и понято.
И вот я стою перед высокими воротами из черных бревен, обитых
полосками меди. Ярмарка за мной, Сардар - передо мной. На одежде и щите у
меня никаких символов, потому что мой город уничтожен. Я в шлеме. Никто не
узнает, кто вошел в Сардар.
У ворот меня встретил один из посвященных, мрачный тощий человек с
тонкими губами и глубоко запавшими глазами, одетый в чистые белые одежды
своего клана.
- Ты хочешь говорить с царями-жрецами? - спросил он.
- Да.
- Ты понимаешь, что делаешь?
- Да.
Мы с посвященным некоторое время смотрели друг на друга, потом он
отступил в сторону, как делал, должно быть, уже много раз. Разумеется, я
не первый, кто уходит в Сардар. Множество мужчин и женщин уходили в эти
горы, но так и неизвестно, что они там нашли. Иногда это юные идеалисты,
мятежники и защитники проигранных дел, которые хотят пожаловаться
царям-жрецам; иногда старики и больные, уставшие от жизни и желающие
умереть; иногда жалкие, коварные или испуганные негодяи, которые хотят
найти в этих голых утесах тайну бессмертия; а иногда изгнанники,
спасающиеся от сурового правосудия Гора и надеющиеся найти хотя бы
ненадолго убежище в этом загадочном владении царей-жрецов, куда не может
проникнуть никакой магистрат, никакой отряд мстителей. Вероятно,
посвященный решил, что перед ним именно последний случай, потому что на
моей одежде не было никаких символов.
Он отвернулся от меня и отошел к небольшой подставке с одной стороны
ворот. На подставке серебряная чаша, полная воды, флакон с маслом и
полотенце. Посвященный окунул пальцы в чашку, налил себе на ладонь немного
масла, снова окунул пальцы и досуха вытер руки.
По обе стороны от ворот стояли большие лебедки с цепью, и к каждой
приковано несколько слепых рабов.
Посвященный аккуратно сложил полотенце и положил его на подставку.
- Откройте ворота, - сказал он.
Рабы послушно навалились на деревянные спицы, колеса заскрипели, цепи
натянулись. Голые ноги скользили по грязи, рабы еще сильнее налегали на
упрямые спицы. Тела их согнулись, напряглись. Слепые глаза устремлены в
пустоту. Жилы на шее, ногах и руках начали вздуваться, и я испугался, что
они вот-вот лопнут; мышцы согнутых тел наливались болью, как будто боль -
это жидкость, тело их, казалось, сплавляется с деревом колеса, на спинах
одежда потемнела от пота. Люди не раз ломали себе кости на деревянных
колесах сардарских лебедок.
Наконец послышался громкий треск, и ворота разошлись на ширину
ладони, потом на ширину плеча и наконец на ширину человеческого тела.
- Достаточно, - сказал я.
И сразу вошел.
Входя, я услышал траурный звон большой полой металлической балки,
которая установлена на некотором расстоянии от ворот. Я и раньше слышал
этот звон и знал, что он означает: еще один смертный вошел в Сардар.
Угнетающий звук, и сознание того, что на этот раз ухожу в горы я, не
делало его веселее. Прислушиваясь, я подумал, что цель этого звука не
только в том, чтобы сообщить людям об уходящем в Сардар; нет, так можно
предупреждать и царей-жрецов.
Я оглянулся вовремя, чтобы увидеть, как закрываются большие ворота.
Закрылись они беззвучно.
Путь к залу царей-жрецов оказался не таким трудным, как я думал. По
большей части я шел по старой тропе, кое-где в крутых местах были даже
вырублены ступени - ступени, за прошедшие тысячелетия сглаженные
бесчисленными ногами.
Тут и там на тропе лежали кости - человеческие. Не знаю, кости ли это
замерзших и умерших от голода или уничтоженных царями-жрецами. Время от
времени на скале у тропы виднелась какая-нибудь надпись. В одних
содержались проклятия царям-жрецам, в других - гимны в их честь; были
среди надписей веселые, хотя преобладали пессимистические. Я помню одну из
них: "Ешь, пей и будь счастлив. Остальное ничего не значит". Другие
надписи проще, часто печальные: "Нет еды", "Мне холодно", "Я боюсь". В
одной надписи говорилось: "Горы пусты. Рена, я люблю тебя". Интересно, кто
это написал и когда. Надпись очень старая. Сделана старинным горянским
шрифтом. Ей, вероятно, не меньше тысячи лет. Но я знал, что эти горы не
пусты, потому что видел свидетельства существования царей-жрецов. Я
продолжал путь.
Не встречались животные, не было растительности, только бесконечные
черные скалы, черные утесы и тропа из темного камня. Постепенно воздух
становился холоднее, пошел снег. Ступени покрылись льдом, и я шел мимо
пропастей, заполненных льдом, который тут, не тая, лежит, наверно,
столетия. Я плотнее завернулся в плащ и, пользуясь копьем, как палкой,
пошел дальше.
Через четыре дня я впервые за все время пути услышал звук, который не
был ветром, шумом снега или стоном льда; это был звук живого существа -
рев горного ларла.
Ларл - хищник, когтистый и клыкастый, большой, обычно достигает роста
семи футов в плечах. Надо сказать, что он похож на хищников из отряда
кошачьих: во всяком случае своей грацией и силой он напоминает мне меньших
по размеру, но не менее страшных кошек джунглей моего родного мира.
Я полагаю, это результат действия механизма сходной эволюции: оба
зверя должны уметь преследовать, красться и неожиданно набрасываться,
убивать быстро и безжалостно. Если есть наиболее эффективная форма для
наземного хищника, я считаю, пальма первенства в моем старом мире
принадлежит бенгальскому тигру; но на Горе таким хищником, несомненно,
является горный ларл; и я не могу поверить, что структурное сходство между
этими двумя зверями на различных мирах - всего лишь случайность.
У ларла широкая голова, иногда до двух футов в поперечнике, примерно
треугольной формы, что придает его черепу сходство с головой гадюки, но,
конечно, она поросла шерстью и зрачки глаз как у кошки, а не как у гадюки:
они могут сужаться до ширины лезвия ножа при дневном свете и ночью
превращаться в темные вопрошающие луны.
Расцветка у ларла обычно рыжевато-коричневая или черная. Черные ларлы
ведут преимущественно ночной образ жизни; и самцы и самки обладают гривой.
Рыжие ларлы, которые охотятся в любое время, когда голодны, и которые
распространены гораздо шире, не имеют гривы. Самки обоих видов обычно
меньше самцов, но столь же агрессивны и часто гораздо опаснее, особенно
поздней осенью и зимой, когда у них есть детеныши. Я как-то убил самца
рыжего ларла в Вольтайских горах всего в пасанге от города Ара.
Услышав рев этого зверя, я отбросил плащ, поднял щит и приготовил
копье. Меня удивило, что в Сардаре можно встретить ларла. Как он туда
попал? Возможно, местный. Но чем он питается в этих голых утесах? Я не
видел никакой добычи, если не считать людей, входящих в горы, но их кости,
разбросанные, белые, замерзшие, не были расколоты и изгрызены; на них не
было следов пребывания в челюстях ларла. Но тут я понял, что это ларл
царей-жрецов, потому что в этих горах ничто не может жить без их согласия;
значит, его кормят цари-жрецы или их слуги.
Несмотря на свою ненависть к царям-жрецам, я не мог не восхищаться
ими. Никому не удавалось приручить ларла. Даже детеныши ларла, если их
выращивали люди, достигнув зрелости, ночью в приступе атавистической
ярости убивали своих хозяев и под тремя лунами Гора бежали из домов людей,
бежали в горы, привлекаемые инстинктом туда, где они родились. Известен
случай, когда ларл прошел больше двадцати пяти сотен пасангов в поисках
расщелины в Вольтайских горах, где он родился. У входа в эту расщелину его
убили. За ним следили охотники. Среди них был старик, который когда-то
поймал детеныша. Он и узнал место.
Я осторожно шел вперед, подготовив к броску копье, готовый закрыться
щитом от предсмертных бросков животного, если удар копья будет удачным.
Жизнь моя в моих руках, и я был этим доволен. Другой жизни мне не нужно.
Я про себя улыбнулся. Я первое копье: здесь просто нет других.
В Вольтайских горах отряды охотников, в основном из Ара, крадутся к
ларлу с большими горянскими копьями. Обычно они движутся цепочкой, и тот,
кто впереди, называется первым копьем, потому что делает первый бросок.
Бросив копье, он падает на землю и закрывает тело щитом, и так же
поступает каждый следующий за ним. Это позволяет всем по очереди бросить
копья и дает некоторую защиту в случае неудачного броска.
Но главная причина становится ясной, когда узнаешь о роли последнего
в цепочке, которого называют последним копьем. Бросив оружие, последнее
копье не может ложиться на землю. Если он так поступит, любой из выживших
товарищей убьет его. Но это происходит редко, потому что горянские
охотники страшатся трусости больше, чем когтей и клыков ларла. Последнее
копье должен оставаться на ногах, и, если зверь еще жив, встретить его
нападение мечом. Он не ложится на землю, чтобы оставаться в поле зрения
ларла и стать объектом нападения обезумевшего раненого зверя. Таким
образом, если копья не попали в цель, последнее копье приносит себя в
жертву ради своих товарищей, которые тем временем могут убежать. Такой
обычай кажется жестоким, но он приводит к сохранению человеческих жизней:
как говорят горяне, лучше пусть умрет один, чем многие.
Первое копье обычно лучший метатель, потому что если ларл не убит или
серьезно не ранен первым же ударом, жизнь всех остальных, а не только
последнего копья, в серьезной опасности. Парадоксально, но последнее копье
- это обычно самый слабый и наименее искусный из охотников. То ли
горянские охотничьи традиции жалеют слабых, защищая их более меткими
копьями, то ли наоборот - презирают их, считая наименее ценными членами
отряда, не знаю. Зарождение этого охотничьего обычая теряется в древности,
он такой же древний, как сам человек, его оружие и ларлы.
Тропа крутая, но подъем облегчают ступени. Мне никогда не нравилось
иметь врага над собой, да и сейчас не понравилось, но я сказал себе, что
копье легче найдет уязвимое место, если ларл прыгнет на меня сверху, чем
если бы я был наверху и тогда мог метить только в основание черепа. Сверху
я попытался бы перебить позвоночник. Череп ларла - чрезвычайно трудная
цель, потому что голова его в непрерывном движении. Больше того, она
покрыта костным щитом, который идет от четырех ноздрей до начала
позвоночника. Этот щит можно пробить копьем, но неудачный бросок приводит
к тому, что копье отскакивает, нанеся нетяжелую, но болезненную рану. С
другой стороны, снизу можно попасть в сердце ларла; оно, из восьми
отделов, находится в центре груди.
Но тут сердце у меня дрогнуло: я услышал рев второго животного.
А у меня только одно копье.
Одного ларла я могу убить, но потом обязательно погибну в челюстях
второго. Я не боялся смерти и почувствовал только гнев, что эти звери
помешают моему свиданию с царями-жрецами Гора.
Я подумал, сколько человек на моем месте повернули бы назад, и
вспомнил побелевшие замерзшие кости на тропе. Может, отступить и
подождать, пока звери уйдут. Вероятно, они еще не увидели меня. И я
улыбнулся этой глупой мысли: ведь передо мной ларлы царей-жрецов,
охранники крепости богов Гора.
Высвободив меч в ножнах, я снова двинулся вверх.
Оказался на повороте тропы и подготовился к броску, чтобы ударить
одного ларла копьем, обратив против второго меч.
Мгновение постояв, я с яростным воинским кличем города Ко-ро-ба в
чистом морозном воздухе Сардара выбежал на открытое место, отведя назад
руку с копьем и высоко подняв щит.
3. ПАРП
Послышался неожиданный звон цепей, и я увидел двух больших белых
ларлов. Звери на мгновение застыли, обнаружив мое присутствие, потом
мгновенно повернулись и бросились ко мне, насколько позволяли натянувшиеся
цепи.
Копье осталось у меня в руке.
... ... ... Продолжение "Цари-жрецы Гора" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |