Хаксли, Олдос - Хаксли - Улыбка ДжокондыФантастика >> Зарубежная фантастика >> Хаксли, Олдос
Читать целиком
Олдос Хаксли. Улыбка Джоконды
----------------------------------------------------------------------------
Перевод с английского Н.Волжиной
тот файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
----------------------------------------------------------------------------
I
- Мисс Спенс сейчас пожалует, сэр.
- Благодарю вас, - сказал мистер Хаттон, не оборачиваясь. Горничная
мисс Спенс была до такой степени уродлива - уродлива предумышленно, как ему
всегда казалось, злонамеренно, преступно уродлива, - что он по возможности
старался не смотреть на нее. Дверь закрылась. Оставшись один, мистер Хаттон
встал и заходил по гостиной, поглядывая на знакомые вещи, которые встречало
здесь его созерцательное око.
Фотографии греческой скульптуры, фотографии римского Форума, цветные
репродукции картин итальянских мастеров-все такое бесспорное, такое
известное. Бедняжка Дженнет! Какая узость кругозора, какой интеллектуальный
снобизм! О ее подлинном вкусе можно судить вот по этой акварели уличного
художника, за которую она заплатила два с половиной шиллинга (а за рамку
тридцать пять). Сколько раз ему приходилось выслушивать от Дженнет эту
историю, сколько раз она восхищалась при нем этой ловкой подделкой под
олеографию. "Подлинный художник и где - на панели!" - и слово "художник"
звучало в ее устах с большой буквы. Понимайте так, что ореол его славы
осенил отчасти и Дженнет Спенс, не пожалевшую дать ему полкроны за копию с
олеографии. Она как бы воздавала должное собственному вкусу и
художественному чутью. Подлинный старый мастер за полкроны. Бедняжка
Дженнет!
Мистер Хаттон остановился перед небольшим продолговатым зеркалом.
Нагнувшись слегка, чтобы разглядеть в нем свое лицо, он провел белым холеным
пальцем по усам. Усы у него были такие же пышные и золотистые, как и.
двадцать лет назад. Волосы тоже не поседели, и пока что никакого намека на
плешь - только лоб стал несколько выше. "Как у Шекспира", - улыбнувшись,
подумал мистер Хаттон, разглядывая блестящую и гладкую крутизну своего чела.
"С другими спорят, ты ж неуязвим... Из бездн к вершинам... Величие
твое... Шекспир! О, если бы ты жил среди нас! Впрочем, это, кажется, уже о
Мильтоне - прекрасная дама Христова Колледжа. Да, но в нем-то, в нем самом
ничего дамского нет. Таких, как он, женщины называют настоящими мужчинами.
Поэтому он и пользуется успехом - женщинам нравятся его пышные золотистые
усы и то, что от него приятно пахнет табаком. - Мистер Хаттон снова
улыбнулся - он был не прочь подшутить над самим собой. - Прекрасная дама
Христова? Э-э, нет! Дамский Христос, вот он кто. Мило, очень мило. Дамский
Христос". Мистер Хаттон пожалел, что здесь не перед кем блеснуть таким
каламбуром. Бедняжка Дженнет - увы! - не сможет оценить его.
Он выпрямился, пригладил волосы и снова заходил по гостиной. Римский
форум, бр- р! Мистер Хаттон терпеть не мог эти унылые фотографии.
Вдруг он почувствовал, что Дженнет Спенс здесь, стоит в дверях. Он
вздрогнул, точно застигнутый на месте преступления. Дженнет Спенс всегда
появлялась бесшумно, как призрак, - это была одна из ее особенностей. "А что
если она давно стоит в дверях и видела, как он разглядывает себя в зеркале?
Нет, не может быть. А все-таки неприятно".
- Вы застали меня врасплох, - сказал мистер Хаттон, с протянутой рукой
идя навстречу ей, и улыбка снова заиграла у него на лице.
Мисс Спенс тоже улыбалась - своей улыбкой Джоконды, как он однажды
полунасмешливо польстил ей. Мисс Спенс приняла комплимент за чистую монету и
с тех пор старалась держаться на высоте леонардовского образа. Отвечая на
рукопожатие мистера Хаттона, она продолжала улыбаться молча - это тоже
входило в роль Джоконды.
- Как вы себя чувствуете? Надеюсь, неплохо? - спросил мистер Хаттон. -
Вид у вас прекрасный.
Какое странное у нее лицо! Этот ротик, стянутый улыбкой Джоконды в
хоботок с круглой дыркой посредине, словно она вот-вот свистнет, был похож
на ручку без пера. Надо ртом - тонкий нос с горбинкой. Глаза большие,
блестящие и темные- глаза того разреза, блеска и темноты, которые будто
созданы для ячменей и воспаленно-красных жилок на белке. Красивые, но
неизменно серьезные глаза, ручка без пера сколько угодно могла изощряться в
улыбке Джоконды, но взгляд оставался по-прежнему серьезным. Смело изогнутые,
густо прочерченные темные брови придавали верхней части этого лица
неожиданную властность-властность римской матроны. Волосы были темные, тоже
как у римлянки, от бровей кверху - истинная Агриппина.
- Решил заглянуть к вам по дороге домой, - говорил мистер Хаттон. - Ах,
как приятно... - он повел рукой, охватив этим жестом цветы в вазах,
солнечные блики и зелень за окном, - как приятно вернуться на лоно природы
после делового дня в душном городе.
Мисс Спенс села в кресло и указала ему на стул рядом с собой.
- Нет, нет, увольте! - воскликнул мистер Хаттон. - Тороплюсь домой,
надо узнать, как там моя бедная Эмили. Ей нездоровилось с утра. - Тем не
менее он сел. - Все жалуется на приступы печени. Вечное недомогание.
Женщинам... - мистер Хаттон осекся на полуслове и кашлянул, стараясь замять
дальнейшее. Он чуть-чуть не сказал, что женщинам с плохим пищеварением не
следует выходить замуж; но это было бы слишком жестоко с его стороны, да он,
собственно, так не думал. К тому же Дженнет Спенс веровала в неугасимый
пламень чувств и духовное единение. - Эмили надеется, что ей будет лучше, -
добавил он, - и ждет вас к завтраку. Приедете? Ну, пожалуйста! - Он
улыбнулся для вящей убедительности. - Учтите, что приглашение исходит и от
меня.
Она потупилась, мистеру Хаттону показалось, что щеки у нее чуть
порозовели. Это была дань ему, он провел рукой по усам.
- Если Эмили действительно не утомит мой приезд, я непременно буду.
- Разумеется, не утомит. Ваше присутствие подействует на нее
благотворно. И не только на нее, но и на меня тоже. Поговорка "третий
лишний" не распространяется на супружескую жизнь.
- О-о, какой вы циник!
Всякий раз, когда мистер Хаттон слышал это слово, ему хотелось
огрызнуться: "Гав-гав-гав!" Оно коробило его больше всех других слов в
языке. Однако вместо того чтобы залаять, он поспешил сказать:
- Нет, что вы! Я только повторяю печальную истину. Действительность не
всегда соответствует нашим идеалам. Но это не уменьшает моей веры в них. Я
страстно предан мечте об идеальном браке между двумя существами, живущими
душа в душу. И, по-моему, этот мой идеал достижим. Безусловно, достижим.
Он многозначительно замолчал и бросил на нее лукавый взгляд.
Девственница - но еще не увядшая, несмотря на свои тридцать шесть лет, -
была не лишена своеобразной прелести. И к тому же в ней действительно есть
что-то загадочное. Мисс Спенс ничего не ответила ему и продолжала улыбаться.
Бывали минуты, когда мистеру Хаттону претила эта джокондовская улыбка. Он
встал.
- Ну, мне пора. Прощайте, таинственная Джоконда. - Улыбка стала еще
напряженнее, она сосредоточилась в стянувшемся по краям хоботке. Мистер
Хаттон взмахнул рукой - в этом жесте было что-то от Высокого Возрождения - и
поцеловал протянутые ему пальцы. Он впервые позволил себе такую вольность, и
ее, видимо, не сочли чрезмерной. - С нетерпением буду ждать завтрашнего дня.
- В самом деле?
Вместо ответа мистер Хаттон поцеловал ей руку еще раз и повернулся к
двери. Мисс Спенс вышла вместе с ним на террасу.
- А где ваша машина?
- Я оставил ее у ворот.
- Я пойду провожу вас.
- Нет! Нет! - Тон у мистера Хаттона был шутливый, но в то же время
решительный. - Ни в коем случае. Запрещаю!
- Но мне хочется вас проводить, - запротестовала мисс Спенс, стрельнув
в него своей Джокондой.
Мистер Хаттон поднял руку.
- Нет, - повторил он, потом коснулся пальцем губ, что можно было
принять чуть ли не за воздушный поцелуй, и побежал по аллее, побежал на
цыпочках, размашистыми, легкими прыжками, совсем как мальчишка. Сердце его
переполнилось гордостью; в этом беге было что-то пленительно юношеское. Тем
не менее он обрадовался, когда аллея кончилась. У поворота - там, где его
еще можно было увидеть из дома, - он остановился и посмотрел назад. Мисс
Спенс по-прежнему стояла на ступеньках террасы и улыбалась все той же
улыбкой. Мистер Хаттон взмахнул рукой и на сей раз совершенно открыто и
недвусмысленно послал ей воздушный поцелуй. Потом все тем же великолепным
легким галопом завернул за темный мыс деревьев. Зная, что теперь его не
видят, он перешел с галопа на рысцу и наконец с рысцы на шаг. Он вынул
носовой платок и вытер шею под воротничком. "Боже, какой идиотизм! Есть ли
на свете кто-либо глупее милейшей Дженнет Спенс? Вряд ли, разве только он
сам. Причем его собственная глупость более зловредна, потому что он-то видит
себя со стороны и все же упорствует в своей глупости. Спрашивается - зачем?
А-а, поди разберись в самом себе, поди разберись в других людях".
Вот и ворота. У дороги стояла большая шикарная машина...
- Домой, Мак-Нэб. - Шофер поднес руку к козырьку. - И у перекрестка,
там, где всегда, остановитесь, - добавил мистер Хаттон, открывая заднюю
дверцу. - Ну-с? - бросил он в полутьму машины.
- Ах, котик, как ты долго! - Голос, произнесший эти слова, был чистый и
какой-то ребяческий. В выговоре слышалось что-то простецкое.
Мистер Хаттон согнул свой полный стан и юркнул внутрь с проворством
зверька, наконец-то добравшегося до своей норки.
- Вот как? - сказал он, захлопнув дверцу. Машина взяла с места. -
Значит, ты сильно соскучилась без меня, если тебе показалось, что я долго? -
Он откинулся, на спинку низкого сиденья, его обволокло уютным теплом.
- Котик... - И прелестная головка со счастливым вздохом склонилась на
плечо мистера Хаттона. Упоённый, он скосил глаза на ребячески округлое
личико.
- Знаешь, Дорис, ты будто с портрета Луизы де Керуайл, - он зарыл
пальцы в ее густые кудрявые волосы.
- А кто она есть, эта Луиза... Луиза Кера... как там ее? - Дорис
говорила будто откуда-то издалека.
- Увы! Не есть, а была. Fuit (1). О всех нас скажут когда-нибудь-были
такие. А пока...
Мистер Хаттон покрыл поцелуями юное личико. Машина плавно шла по
дороге. Спина Мак-Нэба за стеклом кабины была точно каменная - это была
спина статуи.
- Твои руки, - прошептала Дорис. - Не надо... Не трогай. Они как
электричество.
Мистер Хаттон обожал, когда она, по молодости лет, несла вот такую
чушь. Как поздно в жизни дано человеку постичь свое тело!
- Электричество не во мне, а в тебе. - Он снова стал целовать ее,
шепча: - Дорис, Дорис, Дорис! "Это научное название морской мыши, - думал
он, целуя запрокинутую шею, белую, смиренную, как шея жертвы, ждущей
заклания карающим ножом. - Морская мышь похожа на колбаску с переливчатой
шкуркой... странное существо. Или нет, Дорис - это, кажется, морской огурец,
который выворачивается наизнанку в минуту опасности. Надо непременно
съездить еще раз в Неаполь, хотя бы ради того, чтобы побывать в тамошнем
аквариуме. Морские обитатели - существа совершенно фантастические, просто
невероятные".
- Котик! - Тоже из зоологии, но он причислен к разряду наземных. Ох уж
эти его убогие шуточки! - Котик! Я так счастлива!
- Я тоже, - сказал мистер Хаттон. Искренно ли?
- Но может быть, это нехорошо? Ах, если бы знать! Скажи мне, котик,
хорошо это или дурно?
- Дорогая моя, я уже тридцать лет ломаю голову над этим вопросом.
- Нет, правда, котик! Я хочу знать. Может, это нехорошо. Может,
нехорошо, что я сейчас с тобой, что мы любим друг друга и что меня бьет как
электрическим током от твоих рук.
- Почему же нехорошо? Испытывать электрические токи гораздо полезнее
для здоровья, чем подавлять в себе половые инстинкты. Надо тебе почитать
Фрейда. Подавление половых инстинктов - страшное зло.
- Нет, ты не хочешь помочь мне. Поговори со мной серьезно. Если бы ты
знал, как тяжело бывает у меня на душе, когда я думаю, что это нехорошо. А
вдруг адское пекло и все такое и вправду есть? Я просто не знаю, как быть
дальше. Может, мне надо разлюбить тебя.
- А ты смогла бы? - спросил мистер Хаттон, твердо веря в свою
обольстительность и свои усы.
- Нет, котик, ты ведь знаешь, что не могу. Но ведь можно бежать от
тебя, спрятаться, запереться на ключ и заставить себя не встречаться с
тобой.
- Дурочка! - Он обнял ее еще крепче.
- Боже мой! Неужели это так скверно? А иногда на меня найдет, и мне
становится все равно - хорошо это или дурно.
Мистер Хаттон растрогался. Эта девочка будила в нем
покровительственные, нежные чувства. Он прильнул щекой к ее волосам, и оба
они замолчали, прижавшись друг к другу и покачиваясь вместе с машиной,
которая, чуть кренясь на поворотах, с жадностью вбирала в себя белую дорогу
и окаймляющую ее пыльно-зеленую изгородь.
- До свидания, до свидания!
Машина тронулась, набрала скорость, исчезла за поворотом, а Дорис
стояла одна у дорожного столба на перекрестке, все еще чувствуя дурман и
слабость во всем теле после этих поцелуев и прикосновений этих ласковых рук,
пронизывающих ее электрическим током. Надо было вздохнуть всей грудью, силой
заставить себя очнуться, прежде чем идти домой. И за полмили ходьбы до дому
еще придумать очередную ложь.
Оставшись один в машине, мистер Хаттон вдруг почувствовал, как его
обуяла невыносимая скука.
II
Миссис Хаттон лежала на кушетке у себя в будуаре и раскладывала
пасьянс. Был теплый июльский вечер, но в камине у нее горели дрова. Черный
шпиц, разомлевший от жары и тягот пищеварительного процесса, спал на самом
пекле у камина.
- Уф-ф! А тебе не жарко тут? - спросил мистер Хаттон, войдя в комнату.
- Ты же знаешь, милый, как мне нужно тепло, - голос был на грани слез.
- Меня знобит.
- Как ты себя чувствуешь? Лучше?
- Да нет, не очень.
Разговор увял. Мистер Хаттон стоял, прислонившись спиной к каминной
доске. Он посмотрел на шпица, лежавшего на ковре, перевернул его навзничь
носком правого ботинка и почесал ему брюшко и грудь с проступавшими сквозь
шерсть белыми пятнышками. Пес замер в блаженной истоме. Миссис Хаттон
продолжала раскладывать пасьянс. Он не получался. Тогда она переложила одну
карту, вторую сунула обратно в колоду и пошла дальше. Пасьянсы у нее всегда
выходили.
- Доктор Либбард говорит, что мне надо съездить на воды в Лландриндод
этим летом.
- Ну что ж, дорогая, поезжай. Конечно, поезжай. Мистер Хаттон
вспоминал, как все было сегодня: как они с Дорис подъехали к лесу, нависшему
над склоном, оставили машину поджидать их в тени деревьев, а сами ступили в
безветрие и солнце, меловых холмов.
- Мне надо пить минеральную воду от печени, и еще он советует массаж и
курс физиотерапии.
Со шляпой в руках Дорис подкрадывалась к голубеньким бабочкам, которые
вчетвером плясали над скабиозой, голубыми огоньками мерцая в воздухе.
Голубой огонек разлетелся четырьмя искрами и потух; она засмеялась,
вскрикнула совсем по-детски и погналась за ними.
- Я уверен, что это пойдет тебе на пользу, дорогая.
- А ты, милый, поедешь со мной?
- Но ведь я собираюсь в Шотландию в конце месяца.
Миссис Хаттон умоляюще подняла на него глаза.
- А дорога? - сказала она. - Я не могу думать об этом без ужаса. Как я
доберусь? И ты прекрасно знаешь, что в отелях меня мучает бессонница. А
багаж и все другие хлопоты? Нет, одна я ехать не могу.
- Почему же одна? С тобой поедет горничная. - Он начинал терять
терпение. Больная женщина оттесняла здоровую. Его насильно уводили от
воспоминаний о залитых солнцем холмах, живой, смеющейся девушке и вталкивали
в нездоровую духоту этой жарко натопленной комнаты с ее вечно на что-то
жалующейся обитательницей.
- Нет, одна я не смогу поехать.
- Но если доктор велит ехать, значит, ехать надо. Кроме того, дорогая,
перемена обстановки пойдет тебе на пользу.
- На это я и не надеюсь.
- Зато Либбард надеется, а он не станет говорить зря.
- Нет, не могу. Это мне не под силу. Я не доеду одна. - Миссис Хаттон
вынула платок из черной шелковой сумочки и поднесла его к глазам.
- Все это вздор, дорогая. Возьми себя в руки.
- Нет, предоставьте мне умереть здесь, в покое. - Теперь она плакала
по- настоящему.
- О, Боже! Ну нельзя же так! Подожди, послушай меня. - Миссис Хаттон
зарыдала еще громче. Ну что тут станешь делать! Он пожал плечами и вышел из
комнаты.
Мистер Хаттон чувствовал, что ему следовало бы проявить большую
выдержку, но ничего не мог с собой поделать. Еще в молодости он обнаружил,
что не только не жалеет бедных, слабых, больных, калек, а попросту ненавидит
их. В студенческие годы ему случилось провести три дня в одном ист-эндском
пункте благотворительного общества. Он вернулся оттуда полный глубочайшего,
непреодолимого отвращения. Вместо участия к несчастным людям в нем было одно
только чувство - чувство гадливости. Он понимал, насколько несимпатична в
человеке эта черта, и на первых порах стыдился ее. А потом решил, что такова
уж у него натура, что себя не переборешь, и перестал испытывать угрызения
совести. Когда он женился на Эмили, она была цветущая, красивая. Он любил
ее. А теперь? Разве это его вина, что она стала такой?
Мистер Хаттон пообедал один. Вино и кушанья настроили его на более
миролюбивый лад, чем до обеда. Решив загладить свою недавнюю вспышку, он
поднялся к жене и вызвался почитать ей вслух. Она была тронута этим, приняла
его предложение с благодарностью, и мистер Хаттон, щеголявший своим
выговором, посоветовал что- нибудь не слишком серьезное, по-французски.
- По-французски? Да, я люблю французский, - миссис Хаттон отозвалась о
языке Расина точно о тарелке зеленого горошка.
Мистер Хаттон сбегал к себе в кабинет и вернулся с желтеньким томиком.
Он начал читать, выговаривая каждое слово так старательно, что это целиком
поглощало его внимание. Какой прекрасный у него выговор! Это обстоятельство
благотворно сказывалось и на качестве романа, который он читал.
В конце пятнадцатой страницы ему вдруг послышались звуки, не
оставляющие никаких сомнений в своей природе. Он поднял глаза от книги:
миссис Хаттон спала. Он сидел, с холодным интересом разглядывая лицо спящей.
Когда-то оно было прекрасно; когда-то давным-давно, видя его перед собой,
вспоминая его, он испытывал такую глубину чувств, какой не знал, быть может,
ни раньше, ни потом. Теперь это лицо было мертвенно-бледное, все в
морщинках. Кожа туго обтягивала скулы и заострившийся, точно птичий клюв,
нос. Закрытые глаза глубоко сидели в костяном ободке глазниц. Свет лампы,
падавший на это лицо сбоку, подчеркивал бликами и тенями его выступы и
впадины. Это было лицо мертвого Христа с "Pieta" Моралеса.
La squelette etait invisible
Au temps heureux de l'artpaien (2).
Он чуть поежился и на цыпочках вышел из комнаты. На следующий день
миссис Хаттон спустилась в столовую ко второму завтраку. Ночью у нее были
неприятные перебои, но теперь она чувствовала себя лучше. Кроме того, ей
хотелось почтить гостью. Мисс Спенс слушала ее жалобы и опасения насчет
поездки в Лландриндод, громко соболезновала ей и не скупилась на советы. О
чем бы ни говорила мисс Спенс, в ее речах всегда чувствовался неудержимый
напор. Она подавалась вперед, как бы беря своего собеседника на прицел, и
выпаливала слово за словом. Бац! Бац! Взрывчатое вещество в ней
воспламенялось, слова вылетали из крохотного жерла ее ротика. Она пулеметной
очередью решетила миссис Хаттон своим сочувствием. Мистеру Хаттону тоже
случалось попадать под такой обстрел, носивший большей частью литературный и
философский характер, - в него палили Метерлинком, миссис Безант, Бергсоном,
Уильямом Джеймсом. Сегодня пулемет строчил медициной. Мисс Спенс говорила о
бессоннице, она разглагольствовала о целебных свойствах легких наркотиков и
о благодетельных специалистах. Миссис Хаттон расцвела под этим обстрелом,
как цветок на солнце.
Мистер Хаттон слушал их молча. Дженнет Спенс неизменно вызывала в нем
любопытство. Он был не настолько романтичен, чтобы представить себе, что
каждое человеческое лицо - это маска, за которой прячется внутренний лик,
порой прекрасный, порой загадочный, что женская болтовня - это туман,
нависающий над таинственными пучинами. Взять хотя бы его жену или Дорис -
какими они кажутся, такие они и есть. Но с Дженнет Спенс дело обстояло
иначе. Вот тут-то, за улыбкой Джоконды и римскими бровями, наверняка что-то
кроется. Весь вопрос в том, что именно. Это всегда оставалось неясным
мистеру Хаттону.
- А может быть, вам и не придется ехать в Лландриндод, - говорила мисс
Спенс. - Если вы быстро поправитесь, доктор Либбард смилуется над вами.
- Я только на это и надеюсь. И в самом деле, сегодня мне гораздо лучше.
Мистеру Хаттону стало стыдно. Если бы не его черствость, ей было бы
лучше не только сегодня. Он утешил себя тем, что ведь речь идет о
самочувствии, а не о состоянии здоровья. Одним участием не излечишь ни
больной печени, ни порока сердца.
- На твоем месте я не стал бы есть компот из красной смородины,
дорогая, - сказал он, вдруг проявляя заботливость. - Ведь Либбард запретил
тебе есть ягоды с кожицей и зернышками.
- Но я так люблю компот из красной смородины, - взмолилась миссис
Хаттон, - а сегодня мне гораздо лучше.
- Нельзя быть таким деспотом, - сказала мисс Спенс, взглянув сначала на
него, а потом на миссис Хаттон. - Дайте ей полакомиться, нашей бедной
страдалице, вреда от этого не будет. - Она протянула руку и ласково
потрепала миссис Хаттон по плечу.
- Благодарю вас, милочка. - Миссис Хаттон подложила себе еще компота.
- Тогда уж лучше не вини меня, если тебе станет худее.
- Разве я тебя, милый, когда-нибудь в чем-то винила?
- Я не давал тебе повода, - игриво заметил мистер Хаттон. - У тебя
идеальный муж.
После завтрака они перешли в сад. С островка тени под старым кипарисом
виднелась широкая, ровная лужайка, где металлически поблескивали цветы на
клумбах.
Глубоко вздохнув, мистер Хаттон набрал полную грудь душистого теплого
воздуха.
- Хорошо жить на свете, - сказал он.
- Да, хорошо, - подхватила его жена, протянув на солнце бледную руку с
узловатыми пальцами.
Горничная подала кофе; серебряный кофейник, молочник и маленькие
голубые чашки поставила на складной столик возле их стульев.
- А мое лекарство! - вдруг вспомнила миссис Хаттон. - Клара, сбегайте
за ним, пожалуйста. Белый пузырек на буфете.
- Я схожу, - сказал мистер Хаттон. - Мне все равно надо за сигарой.
Он поспешил к дому. И, остановившись на минутку у порога, посмотрел
назад Горничная шла по лужайке к дому. Сидя в шезлонге, его жена раскрывала
белый зонтик. Мисс Спенс разливала кофе по чашкам, склонившись над столиком.
Он вошел в прохладный сумрак дома.
- Вам с сахаром? - спросила мисс Спенс.
- Да, будьте добры. И пожалуйста, побольше. Кофе отобьет вкус
лекарства.
Миссис Хаттон откинулась на спинку шезлонга и загородилась зонтиком от
ослепительно сияющего неба.
У нее за спиной мисс Спенс осторожно позвякивала посудой.
- Я положила вам три полные ложки. Это отобьет вкус лекарства. А вот и
он.
Мистер Хаттон вышел из дома с винным бокалом, до половины наполненным
какой-то светлой жидкостью.
- Пахнет вкусно, - сказал он, передавая бокал жене.
- Оно чем-то приправлено для запаха. - Миссис Хаттон выпила лекарство
залпом, передернулась и скорчила гримасу: - Фу, какая гадость! Дай мне кофе.
Мисс Спенс подала ей чашку, она отхлебнула из нее.
- Получился почти сироп. Но это даже вкусно после отвратительного
лекарства.
В половине четвертого миссис Хаттон пожаловалась, что ей стало хуже, и
ушла к себе - полежать. Муж хотел было напомнить ей про красную смородину,
но вовремя удержался. Упрек "что я тебе говорил" принес бы ему сейчас
слишком легкую победу. Вместо этого он проявил сочувствие к жене и повел ее
под руку в дом.
- Отдохнешь, и все будет хорошо, - сказал он. - Да, кстати, я вернусь
домой только после обеда.
- Как? Ты уезжаешь?
- Я обещал быть у Джонсона сегодня вечером. Нам надо обсудить проект
памятника погибшим воинам.
- Пожалуйста, не уезжай! - Миссис Хаттон чуть не заплакала. - Может, ты
все-таки не поедешь? Я так не люблю оставаться дома одна.
- Но, дорогая моя, я же обещал - и давно обещал. - Как неприятно, что
приходится лгать! - А сейчас мне надо вернуться к мисс Спенс.
Он поцеловал ее в лоб и снова вышел в сад. Мисс Спенс так и нацелилась
ему навстречу.
- Ваша жена совсем плоха! - выпалила она.
- А по-моему, ваш приезд так подбодрил ее.
- Это чисто нервное, чисто нервное. Я наблюдала за ней. Когда у
человека сердце в таком состоянии да к тому же нарушено пищеварение... да,
да, так нарушено... всего можно ждать.
- Либбард смотрит на здоровье бедной Эмили далеко не так мрачно. -
Мистер Хаттон открыл калитку, ведущую из сада в подъездную аллею. Машина
мисс Спенс стояла у подъезда.
- Либбард всего лишь сельский врач. Вам надо пригласить к ней
специалиста.
Он не мог не рассмеяться.
Мисс Спенс протестующе подняла руку.
- Я говорю совершенно серьезно. По-моему, бедняжка Эмили в тяжелом
состоянии. Все может случиться в любой час, в любую минуту.
Он посадил ее в машину и захлопнул дверцу. Шофер завел мотор и сел за
руль.
- Сказать ему, чтобы трогал? - Мистер Хаттон не желал продолжать этот
разговор.
Мисс Спенс подалась вперед и выстрелила в него своей Джокондой:
- Не забудьте, я жду вас к себе, и в самое ближайшее время.
Он машинально осклабился, пробормотал что-то вежливое и помахал вслед
отъезжающей машине. Он был счастлив, что наконец остался один.
Через несколько минут мистер Хаттон тоже уехал. Дорис ждала его у
перекрестка. Они пообедали в придорожной гостинице в двадцати милях от его
дома. Покормили их невкусно и дорого, как обычно кормят в загородных
ресторанах, рассчитанных на проезжих автомобилистов. Мистер Хаттон ел через
силу, но Дорис пообедала с удовольствием. Впрочем, она всегда и от всего
получала удовольствие. Мистер Хаттон заказал шампанское - не лучшей марки.
Он жалел, что не провел этот вечер у себя в кабинете.
На обратном пути Дорис, немножко охмелевшая, была сама нежность. В
машине было совсем темно, но, глядя вперед, мимо неподвижной спины Мак-Нэба,
они видели узкий мирок ярких красок и контуров, вырванных из мрака
автомобильными фарами.
Мистер Хаттон попал домой в двенадцатом часу. В холле его встретил
доктор Либбард. Это был человек невысокого роста, с изящными руками,
тонкими, почти женскими чертами лица. Его большие карие глаза смотрели
грустно. Он тратил уйму времени на пациентов, подолгу сидел у их постели,
излучая печаль взглядом, и вел тихую печальную беседу - собственно, ни о
чем. От него исходил приятный запах, безусловно антисептический, но в то же
время неназойливый и тонкий.
- Либбард? - удивился мистер Хаттон. - Почему вы здесь? Моей жене стало
хуже?
- Мы весь вечер старались связаться с вами, - ответил мягкий, грустный
голос. - Думали, вы у Джонсона, но там ответили, что вас нет.
- Да, я задержался в дороге. Машина сломалась, - с досадой ответил
мистер Хаттон. Неприятно, когда тебя уличили во лжи.
- Ваша жена срочно требовала вас.
- Я сейчас же поднимусь к ней, - мистер Хаттон шагнул к лестнице.
Доктор Либбард придержал его за локоть.
- К сожалению, теперь уже поздно.
- Поздно? - Его пальцы затеребили цепочку от часов; часы никак не
хотели вылезать из кармашка.
- Миссис Хаттон скончалась полчаса тому назад. Тихий голос не дрогнул,
печаль в глазах не углубилась. Доктор Либбард говорил о смерти так же, как
он стал бы говорить об игре в крикет между местными командами. Все на свете
суета сует, и все одинаково прискорбно.
Мистер Хаттон поймал себя на том, что вспоминает слова мисс Спенс: "В
любой час, в любую минуту..." Поразительно! Как она была права!
- Что случилось? - спросил он. - Умерла? Отчего?
Доктор Либбард пояснил:
- Паралич сердца, результат сильного приступа рвоты, вызванного, в свою
очередь, тем, что больная съела что-то неудобоваримое.
- Компот из красной смородины, - подсказал мистер Хаттон.
- Весьма возможно. Сердце не выдержало. Хронический порок клапанов.
Напряжение было чрезвычайным. Теперь все кончено, она мучилась недолго.
III
"Какая досада, что похороны назначены на день матча между Итоном и
Харроу", - говорил старый генерал Грего, стоя с цилиндром в руках под крытым
входом на кладбище и вытирая лицо носовым платком.
... ... ...
Продолжение "Улыбка Джоконды" Вы можете прочитать здесь
Читать целиком |
Улыбка Джоконды