Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Шепард, Люциус - Шепард - Голос ветра в Мадакете

Фантастика >> Зарубежная фантастика >> Шепард, Люциус
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Люциус Шепард. Голос ветра в Мадакете

-----------------------------------------------------------------------

Lucius Shepard. How the Wind Spoke at Madaket (1985). Пер. - А.Филонов.

Авт.сб. "Ночь Белого Духа". М., "АСТ", 1997.

OCR & spellcheck by HarryFan, 19 September 2001

-----------------------------------------------------------------------

1


    _Тихонько, на заре, шелестя сухой листвой в водосточных желобах, похлопывая проводом телевизионной антенны по обшитой рейками стене, шелестя осокой, раздвигая голые ветки боярышника, чтобы ухватиться за дверь сарая, игриво стряхнув прищепку с бельевой веревки, порывшись в мусоре и растрепав полиэтиленовые пакеты, породив тысячи вибрирующих завихрений, тысячу еще более трепетных шепотков, затем набираясь сил, завывая в оконных щелях и дребезжа стеклами, с хлопком швырнув оземь прислоненный к поленнице лист фанеры, разрастаясь до шквала с открытого моря, чей стон артикулируют глотки тесных улочек и зубы пустующих домов, пока вам не привидится исполинский невидимый зверь, запрокинувший голову и ревущий, а дом не заскрипит, будто обшивка старого корабля_...
2


    Проснувшись с рассветом, Питер Рами еще немного полежал в постели, слушая вой ветра и вдыхая зябкий воздух выстуженной комнаты, затем, собравшись с духом, сбросил одеяла, торопливо натянул джинсы, теннисные туфли и фланелевую рубашку, после чего направился в гостиную, чтобы развести в печи огонь. Деревья обрисовывались черными силуэтами на фоне свинцовых туч, но еще не настолько рассвело, чтобы перекрестье оконной рамы отбросило тень на стоящий под окном садовый столик; остальная мебель - три потрепанных плетеных стула и кушетка - угрюмо громоздилась в своих темных углах. Растопка занялась, и скоро в печи потрескивал огонь. Все еще не согревшийся Питер принялся хлопать себя ладонями по плечам и перескакивать с ноги на ногу, на что посуда и шкафчики отозвались дребезжащим звоном. Питер - бледный, тяжеловесный тридцатитрехлетний мужчина с косматыми черными волосами и бородой, слишком рослый, чтобы войти в дверь коттеджа не пригибаясь - из-за своих габаритов так и не смог приспособиться к этому дому и теперь чувствовал себя будто бродяга, забравшийся в брошенный детский шалаш, чтобы там перезимовать.

    Кухня располагалась в алькове при гостиной, и, согревшись, с пылающим от жара лицом, Питер зажег газовую плиту и принялся готовить завтрак. Прорезав в ломте хлеба отверстие, он положил хлеб на сковороду, разбил яйцо и вылил его в отверстие (обычно он ограничивался консервами и кашками или разогревал свежемороженые блюда, но Сара Теппингер, его нынешняя любовница, научила его готовить это блюдо, отчего Питер возомнил себя таким умудренным холостяком, что продолжал стряпать). Хлеб с яйцом он съел, стоя у окна кухни и наблюдая, как серые деревянные дома через улицу проступают из сумерек, как темные растительные массивы распадаются на отдельные кусты мирта и овечьего лавра с шеренгой японских сосен позади. Ветер стих; судя по всему, весь день будет пасмурно, что Питеру пришлось по душе. Сняв коттедж в Мадакете восемь месяцев назад, Питер узнал, что упивается скверной погодой, что неистовство стихий и хмурые небеса питают его воображение. Здесь он уже дописал один роман и собирается задержаться до окончания второго. А глядишь - и третьего. В самом деле, какого черта? В общем-то возвращаться в Калифорнию особо и незачем. Питер открыл воду, чтобы вымыть посуду, но от мыслей о Лос-Анджелесе ему расхотелось быть умудренным. А ну ее! Пусть себе тараканы плодятся. Натянув свитер, он сунул блокнот в карман и вышел на холод.

    Порыв ветра налетел из-за угла коттеджа, словно специально дожидался Питера; нос и щеки сразу заледенели. Питер уткнул подбородок в грудь и повернул налево, зашагав по Теннесси-авеню в сторону мыса Смита, мимо обшитых серыми рейками домов с четырехугольными досками над дверями, объявляющими миленькие названьица, вроде "Морской лачужки" или "Зубастых акров" (как окрестил свою дачу дантист из Нью-Джерси). Только-только приехавшего на Нантакет Питера весьма позабавил тот факт, что все строения на острове - даже склад фирмы "Сирс, Робак" - обшиты серыми рейками, и он написал своей бывшей супруге длинное, полное юмора примирительное письмо о рейках, о всех чудаковатых типах и прочих странностях местной жизни. Бывшая супруга письмо ответом не удостоила, и упрекать ее тут не за что - если учесть, как поступил с ней Питер. В Мадакет он переехал якобы в поисках уединения, хотя правильнее было бы сказать, что он бежал прочь от руин собственной жизни. Он вел богемный образ жизни, был вполне доволен своим браком, кропая сценарии детской передачи для Пи-би-эс, когда вдруг страстно влюбился в другую женщину, со своей стороны состоявшую замужем. Дошло до совместных планов и обещаний, в результате чего Питер покинул жену, женщина же - ни разу не обмолвившаяся о муже добрым словом - вдруг порешила соблюсти супружескую клятву, так что Питер остался в одиночестве, чувствуя себя круглым дураком и подлецом одновременно. Впав в отчаяние, он попытался бороться за нее, но потерпел неудачу, попытался возненавидеть, но и в этом не преуспел, и в конце концов отправился в Мадакет, питая надежду, что смена обстановки скажется на чувствах - либо его, либо ее. Случилось это в сентябре, сразу после исхода отпускников; уже наступил май, и, хотя холода еще держатся, дачники начали помаленьку просачиваться обратно. Но чувства остались прежними.

    Двадцать минут энергичной ходьбы привели его на вершину дюны с видом на мыс Смита - песчаный бугор, выдающийся в море ярдов на сто, с тремя крохотными островками, выстроившимися за ним в ряд; ближайший из них был отделен от мыса ураганом, но будь он еще частью мыса, то вместе с Угревым мысом, расположенным в трех четвертях мили подалее, придавал бы западной оконечности суши вид крабьей клешни. Далеко в море луч солнца, пробившийся сквозь пелену туч, зажег верхушки волн ослепительным сиянием, словно на воду излился поток свежих белил. Чайки кружили над головой, взмывая вверх и сбрасывая морских гребешков на прибрежную гальку, чтобы разбить раковины, после чего резко пикировали вниз и принимались выклевывать мясо моллюсков. Порывы ветра, оглашая окрестности горестными стенаниями, вздымали в воздух мельчайший песок.

    Питер уселся с подветренной стороны дюны, выбрав такое место, чтобы видеть океан между стеблями блекло-зеленой осоки, и открыл блокнот. На внутренней стороне обложки было отпечатано заглавие "Голос ветра в Мадакете". Питер не питал иллюзий на предмет титула; издатели наверняка изменят его на "Завывание" или "Охи и вздохи", втиснут роман в броскую, крикливую обложку и пристроят его рядом с "Мучительным зудом любви" пера Ванды Лафонтен на полках бакалейных магазинчиков. Но все это не имеет ни малейшего значения до тех пор, пока находятся нужные слова, а они находятся, хотя поначалу дело не заладилось, пока Питер не начал приходить каждое утро на мыс Смита и писать от руки. И тогда все обрело отчетливость. Питер осознал, что история, которую он хочет поведать - о женщине, о своем одиночестве, о своих духовных озарениях, о твердости своего характера, - целиком укладывается в трансцендентную метафору ветра; повествование лилось настолько легко, что казалось, будто ветер соавторствует в написании книги, нашептывая на ухо и водя его пером по бумаге. Перелистав страницы, Питер углядел абзац, написанный чуточку слишком формально, который нужно разбить на части и раскидать их по тексту:


    _Сэдлер провел большую часть жизни в Лос-Анджелесе, где звуки природы почти не слышны, и неутихающий ветер стал для него наиболее характерной чертой Нантакета. Утром и вечером, ночью и днем струился ветер над островом, порождая у Сэдлера ощущение, будто он обитает на дне воздушного океана, сражаясь с течениями, долетающими из самых экзотических уголков земли. Ему было одиноко, и ветер подчеркивал его одиночество, напоминая о громадности мира, отторгшего Сэдлера от себя; мало-помалу он ощутил с ветром душевное родство, стал считать его спутником на стезе, ведущей сквозь пустоту и время. Он даже отчасти проникся верой, что невразумительный говор на самом деле - вещий глас, чья способность к внятной речи еще не совсем развилась, и вслушиваясь, Сэдлер все более проникался ощущением, что грядет нечто из ряда вон выходящее. Он не отмахивался от этого ощущения, потому что всякий раз, когда оно приходило, приходило и реальное подтверждение. То не было великим даром прорицания, способностью возвещать грядущие катаклизмы или покушения; вернее было бы назвать это недоразвитыми парапсихическими способностями - провидческие озарения часто сопровождались дурнотой и мигренями. Порой, притронувшись к предмету, он мог узнать что-нибудь о его владельце, порой мог разглядеть абрис надвигающегося события. Но эти предчувствия никогда не были достаточно ясными, чтобы принести какую-то пользу: предотвратить перелом руки или - как выяснилось впоследствии - эмоциональную катастрофу. И все же Сэдлер прислушивался к ним. И теперь он проникся убеждением, что ветер, должно быть, на самом деле пытается поведать ему что-то о его будущем, о каком-то новом повороте судьбы, грозящем усложнить его жизнь, потому что всякий раз, расположившись на вершине дюны у мыса Смита, Сэдлер ощущал_...


    По коже побежали мурашки, накатила дурнота, в голове возникло чувство коловращения, словно мысли вдруг вырвались из-под контроля. Питер уткнулся лбом в колени и принялся глубоко, ритмично дышать, пока приступ не пошел на убыль. Подобное происходило все чаще и чаще, и, хотя это скорее всего результат самовнушения, побочный эффект работы над столь личной историей, Питер все же не мог отделаться от ощущения, что ситуация попахивает иронией "Сумеречной зоны" [антология фильмов ужасов, построенных на ощущении недосказанности и неопределенности, где источник ужаса по большей части остается "за кадром"], что по мере написания романа выдумка воплощается в реальность. Питер откровенно надеялся, что до этого не дойдет: сюжет намечается не слишком-то приятный. Когда тошнота окончательно прошла, Питер достал синий фломастер, открыл чистую страницу и начал подробно излагать неприятные ощущения.

    Два часа и пятнадцать страниц спустя, потирая окоченевшие руки, он услышал донесшийся издали оклик. Сара Теппингер взбиралась по склону дюны, увязая в рыхлом песке. Не без самодовольства Питер отметил, что она чертовски привлекательна - тридцатилетняя, с длинными рыжевато-каштановыми волосами и очаровательными скулами, да еще одаренная тем, что один из здешних знакомых Питера нарек "скульптурными излишествами". Тот же знакомый поздравил его с покорением Сары, сообщив, что после развода она поотбивала мошонки половине мужского населения острова - мол, Питер просто-таки везучий сукин сын. С последним Питер от всей души согласился: Сара остроумна, смышлена, жизнерадостна, независима (она руководит местной школой Монтессори) и совместима с Питером во всех отношениях. Однако всеохватная страсть между ними не вспыхнула. Их связывали дружеские, удобные отношения, и это тревожило Питера. Хотя близость с Сарой лишь скрашивала его одиночество, он впал в зависимость от этой связи и теперь беспокоился, что это свидетельствует об общем снижении его запросов, а оно в свою очередь говорит о наступлении среднего возраста - состояния, к которому Питер совершенно не готов.

    - Салют, - сказала Сара, плюхнувшись рядом и запечатлев на его щеке поцелуй. - Хочешь поиграть?

    - Ты почему это не в школе?

    - Сегодня пятница. Ты разве забыл, что я тебе говорила? Родительские собрания. - Она тряхнула руку Питера. - Ты же в ледышку превратился! Давно здесь?

    - Пару часов.

    - Сумасшедший, - рассмеялась Сара, восхищенная его безумием. - Я немного понаблюдала за тобой, прежде чем окликнуть. С развевающимися волосами ты смахивал на большевика, вынашивающего планы заговора.

    - На самом деле, - отозвался он, имитируя русский акцент, - я пришел сюда, чтобы вступить в контакт с нашими подлодками.

    - Ого! И что же затевается? Агрессия?

    - Не совсем. Видишь ли, у нас в России не хватает очень многого - зерна, высоких технологий, синих джинсов. Но русский дух выше подобных мелочей. Однако у нас в дефиците один товар народного потребления, который мы должны раздобыть немедленно, потому-то я и заманил тебя сюда.

    Она изобразила замешательство:

    - Вам нужны школьные администраторы?

    - Нет-нет. Это куда серьезнее. По-моему, американское слово, обозначающее это... - Ухватив Сару за плечи, он повалил ее на песок и навалился сверху. - ...звучит как "путаны". Без этого нам никуда.

    Улыбка ее стала неуверенной, а потом и вовсе уступила место выражению восторженного предвкушения. Питер поцеловал ее, сквозь пальто ощутив упругость ее грудей. Ветер трепал его волосы; у Питера сложилось впечатление, что ветер подглядывает за ними через плечо, и он оборвал поцелуй. Снова накатила дурнота. И головокружение.

    - Ты вспотел. - Она утерла его лоб рукой, одетой в перчатку. - Снова один из этих приступов?

    Кивнув, он улегся спиной на песок.

    - Что ты видишь? - Сара продолжала промокать его лоб. На ее лице появилось озабоченное выражение, обозначив крохотные морщинки в углах ее рта.

    - Ничего, - отозвался он.

    Но на самом деле он увидел кое-что. Нечто поблескивающее" по ту сторону пелены облаков. Нечто привлекательное и пугающее в одно и то же время. Нечто такое, что, несомненно, скоро само ляжет к нему в руки.


    Хотя никто не понял этого сразу, первым признаком беды стало исчезновение тринадцатилетней Эллен Борчард вечером в четверг 19 мая - событие, записанное Питером в блокнот как раз накануне визита Сары в пятницу утром; но на самом деле все началось для него лишь в пятницу вечером, когда он выпивал в кафе "Атлантика" в Нантакете. Он отправился туда с Сарой пообедать, но, поскольку зал ресторана был полон до отказа, они предпочли ограничиться напитками и сандвичами у стойки бара. Не успели они усесться на табуреты, как на Питера набросился Джерри Хайсмит - блондин, проводящий велосипедные туры по острову ("...самозваный всем Аполлонам Аполлон", как описала его Сара), завсегдатай кафе и начинающий писатель, не упускающий ни одного случая спросить совета у Питера. Как всегда, Питер ободрил его, хотя в глубине души хранил убеждение, что любителю выпивать в "Атлантике" почти нечего сказать читающей публике - это типичная для Новой Англии туристская ловушка, украшенная бронзовыми барометрами и старыми спасательными кругами, забитая толпой молодых отдыхающих, многие из которых (приметные по багамскому загару) сгрудились у стойки. Вскоре Джерри двинулся вдогонку за рыжеволосой чаровницей с протяжным медоточивым акцентом, членом последней туристской группы, а на его табурет уселся Миллз Линдстром, рыбак на пенсии и сосед Питера.

    - Чертов ветер продирает до костей, как наждак, - произнес он вместо приветствия и заказал виски. Этот крупный краснолицый старик по своему обычаю был одет в комбинезон и куртку "ливайс", из-под фуражки у него выбивались седые кудряшки, а сетка лопнувших сосудов на щеках бросалась в глаза сильнее обычного, потому что Миллз уже успел порядком загрузиться.

    - Что вы тут делаете? - Питер удивился, что Миллз заявился в кафе, хотя считал туризм смертельной заразой, а кафе - ее рассадником.

    - Выводил сегодня баркас. Впервые за два месяца. - Миллз одним духом влил в себя полпорции виски. - Думал, что смогу забросить пару-тройку удочек, но потом напоролся на эту штуковину с мыса Смита. И рыбачить как-то расхотелось. - Он опорожнил стакан и дал знак бармену наполнить его. - Карл Китинг уже давненько говорил мне, что она формируется, но оно как-то вылетело у меня из головы.

    - Что за штуковину? - не понял Питер.

    Миллз отхлебнул виски и мрачно пояснил:

    - Свободно плавающий грязевой агрегат. Название диковинное, но вообще-то плавучая помойка. Чуть не квадратный километр воды покрыт мусором. Мазут, пластиковые бутылки, плавник. Собирается в более или менее стоячей воде во время прилива, но обычно не так близко от земли. А эта в каких-нибудь пятнадцати милях от мыса.

    Услышанное заинтересовало Питера.

    - Вы говорите о чем-то вроде Саргассова моря, а?

    - Оно, наверно. Только вот оно не такое большое, да и водорослей нет.

    - А они устойчивы?

    - Эта-то новенькая, которая у Смитова мыса. А вот в милях в тридцати от Виноградника держится уже лет несколько. Крепкие шторма ее раскидывают, но она завсегда возвращается. - Миллз принялся хлопать себя по карманам, безуспешно разыскивая трубку. - Океан превращается в застойное болото. Дошло до того, что закинешь удочку, а вытащишь драный башмак заместо рыбы. Помнится, лет двадцать тому, когда макрель шла косяком, так от рыбы вода казалась черной на цельные мили. А теперь как углядишь темное пятно, так можешь быть уверен, что какой-то чертов танкер опять напустил дерьма!

    Сара, беседовавшая с подругой, обняла Питера за плечи и поинтересовалась, в чем дело. Выслушав объяснения Питера, она театрально содрогнулась.

    - Какая жуть! - и перешла на замогильный тон. - Странные магнетические зоны, завлекающие моряков навстречу погибели.

    - Жуть! - усмехнулся Миллз. - Уж тебе-то след быть умнее, Сара. Скажешь тоже, жуть! - Чем дольше он раздумывал над репликой, тем больше возрастало его негодование. Встав, он широким жестом обвел кафе, попутно оросив алкоголем загорелого юношу; пропустив возмущенную реплику юнца мимо ушей, Миллз гневно воззрился на Сару. - Может, ты и это заведение считаешь жутким?! Что тут, что там - та же чертовщина! Помойка! Вот только этот мусор расхаживает да мелет языком, - он обратил взор на юнца, - и считает, что все на свете принадлежит ему, дьявол ему в печенку!

    - Черт, - буркнул Питер, провожая взглядом Миллза, рассекающего толпу, будто портовый буксир. - Я как раз собирался попросить его отвезти меня поглядеть на нее.

    - Завтра попросишь, хоть мне и непонятно, чего на нее смотреть. - Сара ухмыльнулась и выставила перед собой ладони, словно загораживаясь от объяснений. - Извини. Мне следовало сообразить, что человек, целыми днями глазеющий на чаек, должен счесть помойку в квадратный километр прямо-таки эротическим зрелищем.

    Питер сделал выпад, пытаясь ухватить ее за грудь:

    - Ну, сейчас я тебе покажу эротику!

    Сара со смехом поймала его руку и - настроение ее вдруг разительно переменилось - прижала костяшки пальцев Питера к губам.

    - После покажешь.

    Они выпили еще по паре бокалов, поговорили о работе Питера, о работе Сары и обсудили идею совместно провести выходные в Нью-Йорке. Питер помаленьку распалялся. Отчасти виной тому был алкоголь, но и Сара тоже сыграла какую-то роль. Хотя у него и были другие женщины после развода, Питер почти не обращал на них внимания; он пытался проявлять честность по отношению к ним и растолковывал, что любит другую, но скоро понял, что это лишь ловкий способ слукавить, ведь как бы откровенно ты ни выкладывал свои чувства, укладываясь с женщиной в постель, она просто откажется верить, что существуют преграды, одолеть которые ее любви не по силам; так что, получается, он просто-напросто провел этих женщин. Но Сару он заметил, оценил по достоинству и не стал говорить ей о женщине, оставшейся в Лос-Анджелесе; поначалу Питер думал, что обманывает ее, но теперь начал подозревать, что это первый признак угасания страсти. Он так долго любил женщину издали, что даже поверил, будто разлука - непременное условие силы чувств, и потому, наверное, проглядел зарождение вблизи куда более реальной, но не менее пылкой страсти. Вполуха слушая болтовню Сары о Нью-Йорке, Питер изучал ее лицо. Она красива - но не яркой, броской красотой; такая красота открывается исподволь, обнаруживаясь в том, что ты считал заурядной миловидностью. Но затем, заметив, что ее губы чуточку полноваты, решаешь, что она интересна; затем обращаешь внимание, какой внутренней энергией сияет ее лицо, как вспыхивают ее глаза во время разговора, как выразительны ее губы, и начинаешь черточка за черточкой постигать ее красоту. О да, Питер разглядел ее на совесть. Беда лишь в том, что за месяцы одиночества ("Месяцы?! Господи, да прошло больше года!") он отстранился от собственных эмоций, выстроил в душе целый комплекс средств наблюдения и всякий раз, когда начинал уклоняться в какую-нибудь сторону, вместо завершения действия принимался анализировать его и тем самым обрывал. Вряд ли ему теперь когда-нибудь удастся прекратить самонаблюдение хоть на время.

    Сара подняла вопросительный взгляд на кого-то за спиной Питера. Это оказался шеф полиции Хью Уэлдон. Кивнув им, Хью пристроился на табурете.

    - Сара, мистер Рами, хорошо, что я вас застал.

    В глазах Питера Уэлдон всегда воплощал в себе архетип обитателя Новой Англии - сухопарый, обветренный и суровый. Обычно он настолько мрачен, что можно счесть, будто он подстриг свои седые волосы под машинку во исполнение какой-то епитимьи. На самом деле ему чуть за пятьдесят, но привычка втягивать щеки старит его лет на десять. Обычно Питер находил его забавным, однако на сей раз ощутил дурноту и смутное беспокойство, предвещающие приступ.

    Обменявшись любезностями с Сарой, Уэлдон повернулся к Питеру:

    - Вы только не подумайте чего не того, мистер Рами, но я должен спросить, где вы были в прошлый четверг часов в шесть вечера.

    Ощущение окрепло, перерастая в вялую панику, затаившуюся в груди мутным комком, будто побочный эффект скверного лекарства.

    - В четверг, - повторил он. - Это когда пропала дочка Борчардов.

    - Бог мой, Хью, - вспылила Сара, - что это значит?! Будешь хватать за жабры бородатого чужака всякий раз, когда какой-нибудь ребенок сбежит из дому? Ты же чертовски хорошо знаешь, что именно так Эллен и поступила. Будь Этан Борчард моим отцом, я и сама бы сбежала.

    - Не исключено. - Уэлдон одарил Питера безучастным взглядом. - Вы, случаем, не видали Эллен в прошлый четверг, мистер Рами?

    - Я был дома, - с трудом выдавил из себя Питер. Его прошибло испариной с головы до ног, пот выступил на лбу крупными каплями; Питер понимал, что выглядит со стороны чертовски виноватым; но это не играло ни малейшей роли, потому что он почти въяве видел, что должно случиться. Он сидит где-то, а чуть ниже, вне досягаемости, что-то блестит.

    - Тогда вам бы след ее видеть, - продолжал Уэлдон. - Свидетели говорят, что она болталась у вашей поленницы почитай что час. В ярко-желтой куртке. Такую трудно не углядеть.

    - Нет, - проговорил Питер. Он потянулся к блеску, зная, что исход будет скверным в любом случае, очень скверным, а если коснуться этой вещи, все обернется много хуже, но все равно удержаться не мог.

    - Чего-то тут не сходится, - донесся издали голос Уэлдона. - Этот ваш коттедж такой тесный, что оно бы натурально углядеть девчушку у поленницы, покудова передвигаешься туда-сюда. В шесть народ обедает, а поленница распрекрасно видна вам из кухонного окна.

    - Я ее не видел. - Приступ пошел на убыль, и Питер ощутил ужасное головокружение.

    - В толк не возьму, как оно может так получиться. - Уэлдон принялся цедить в себя воздух сквозь зубы, и от назойливого сверчания желудок Питера вяло трепыхнулся.

    - А тебе не приходит в голову, Хью, - сердито вклинилась Сара, - что он мог заниматься чем-то другим?

    - Если ты чего знаешь, Сара, так чего ж не скажешь прямиком?

    - В прошлый четверг с ним была я. Он двигался туда-сюда будь здоров, но в окна не пялился. Это достаточно прямое заявление?

    Уэлдон снова принялся цедить воздух.

    - Пожалуй, оно и так. А ты ничего не путаешь?

    - Хочешь видеть мои засосы? - саркастически хохотнула Сара.

    - Нечего вскидываться, Сара. Я же не для собственного удовольствия. - Уэлдон встал и поглядел на Питера сверху вниз. - Вы вроде как не в себе, мистер Рами. Надеюсь, вы не скушали ничего нехорошего.

    Он не спускал с Питера глаз еще мгновение, потом двинулся через толпу прочь.

    - Боже, Питер! - Сара взяла его за щеки. - Выглядишь ты просто ужасно!

    - Голова кружится, - пробормотал он, нашаривая бумажник; потом швырнул несколько банкнот на стойку. - Пойдем на воздух.

    Добравшись вслед за Сарой до входа, он вышел на улицу и оперся о крышу стоявшей рядом машины, повесив голову и заглатывая холодный воздух. Рука Сары, крепко обнимавшая его за плечи, помогла ему справиться со слабостью; через несколько секунд Питер почувствовал себя лучше и смог поднять голову. Улица, мощенная булыжником, щеголяющая старинными фонарями и деревьями с набухшими почками, казалась декорацией для игрушечной железной дороги. Ветер выметал тротуары, гоняя подпрыгивающие бумажные стаканчики и хлопая навесами. Сильный порыв поверг Питера в дрожь, внезапно возвратив головокружение и видение. И снова тянется он к тому блеску, только на сей раз блеск очень близко, настолько близко, что источаемая блеском энергия щекочет кончики его пальцев, притягивает его, и если ему удастся вытянуть руку еще на дюйм-другой... Все перед глазами поплыло, Питер едва успел опереться о машину, но рука подломилась, и он повалился вперед, щекой ощутив холод металла. Сара звала кого-то, умоляя о помощи, и Питер хотел успокоить ее, сказать, что через минуту оправится, но слова застряли в горле, и он просто лежал, наблюдая, как мир раскачивается и кружится волчком, пока чьи-то руки, более сильные, чем руки Сары, не подняли его, и мужской голос произнес:

    - Эгей, мужик! Ты кончай падать лицом в салат, а то мне захочется отбить у тебя даму.


    Свет уличного фонаря падал на изножье кровати Сары желтым прямоугольником, озаряя ее одетые в чулки ноги и бугор одеяла, прикрывающего Питера. Совсем пропащий. Она закурила, но тут же, рассердившись на себя за бессилие перед дурной привычкой, раздавила сигарету и повернулась на бок, глядя, как вздымается и опадает грудь Питера, и гадая, с какой стати ее так тянет к мученикам. И тут же засмеялась над собой, заранее зная ответ. Ей просто хочется быть той, которая заставит их забыть о душевных ранах, обычно нанесенных другими женщинами. Уж такова она по натуре, сочетая в себе Флоренс Найтингейл и сексопатолога, и ни за что не может устоять перед искушением принять вызов. Хоть Питер и не признавался, но Сара и сама видела, что половина его сердца отдана какому-то лос-анджелесскому призраку. Все симптомы налицо: внезапные приступы молчания, блуждающий взгляд, и то, как торопливо Питер бросался к почтовому ящику при появлении почтальона, но всегда оказывался разочарован полученной корреспонденцией. Сара верила, что завладела второй половиной его сердца, но стоило Питеру ненадолго забыться, отринуть прошлое и отдаться мгновению, как призрак взбрыкивал, и Питер снова отдалялся. Взять хотя бы его подход к любовным утехам. Начинал он нежно, ласково, а затем, когда оба уже находились на грани нового этапа близости, он вдруг отстранялся, отпускал шуточку или делал что-нибудь грубое - как схватил ее сегодня утром на пляже, - отчего Сара вновь начинала чувствовать себя неопрятной дешевкой. Порой она думала, что правильнее всего было бы послать Питера к чертям, велев возвращаться, когда в голове у него прояснится. Но пороху на подобное у нее никогда не хватит - Питер занимает куда больше половины ее сердца.

    Она осторожно, чтобы не разбудить его, спустилась с кровати и сбросила одежду. Стукнувшая о стекло ветка напугала ее, и Сара подхватила блузку, чтобы прикрыть грудь. Ага, как же! Кто же станет подглядывать за ней в окно третьего этажа? В Нью-Йорке такое возможно, но только не в Нантакете. Швырнув блузку в корзину для грязного белья, Сара заметила собственное отражение в высоком зеркале дверцы гардероба. В призрачном полусвете отражение казалось удлиненным и незнакомым, и у нее сложилось впечатление, что на нее с другого края материка, сквозь другое зеркало взирает призрачная женщина Питера. Сара почти явственно увидела ее: высокая, длинноногая, с печальным лицом. Вовсе незачем видеть ее воочию, чтобы понять, что у той печальное лицо: именно печальные особы разбивают сердца, и мужчины, чьи сердца они разбили, остаются позади, словно окаменелости, запечатлевшие их натуру. Они выставляют свою печаль напоказ, чтобы ее утолили, хотя на самом деле жаждут отнюдь не утешения, а нового повода для печали, щепотки перца для супа, который они баламутят всю жизнь. Сара приблизилась к зеркалу, и иллюзия другой женщины сменилась реалиями ее собственного тела.

    - Вот как я поступлю с вами, дамочка, - шепнула она. - Вытесню вас.

    Слова прозвучали как-то неубедительно.

    Откинув одеяло, она скользнула в постель, пристроившись рядом с Питером. Он издал какой-то неясный звук, и Сара увидела блики уличных фонарей в его глазах.

    - Извини за давешнее, - проронил он.

    - Ничего страшного, - жизнерадостно отозвалась она. - Боб Фрэйзер и Джерри Хайсмит помогли мне дотащить тебя до дому. Ты разве не помнишь?

    

... ... ...
Продолжение "Голос ветра в Мадакете" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Голос ветра в Мадакете
показать все


Анекдот 
- Дочь, мне сказали, что ты куришь!

- Та-а-ак, ну и с какой из бабок я не поздоровалась?
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100