Следствие ведут Знатоки - Знатоки - До третьего выстрелаДетективы >> Русский детектив и боевик >> Авторы >> Лавровы, Ольга и Александр >> Следствие ведут Знатоки Читать целиком Ольга Лаврова, Александр Лавров. До третьего выстрела
---------------------------------------------------------------
Origin: Электронная библиотека Алексея Снежинского
---------------------------------------------------------------
Они встретились в коридоре на Петровке, 38 -- Знаменский и стройная
светловолосая девушка в вязаном нарядном платье. Лицо было знакомое, и Пал
Палыч поздоровался, но не сразу понял, кто она. Прежде он видел девушку
только в милицейской форме, когда бывал в Бутырке. Там, в проходной тюрьмы,
она сидела, отгороженная от посетителей стеной металлических прутьев, а
посетители -- адвокаты и следователи -- коллективно ухаживали за миловидной
дежурной, ведавшей вызовом арестованных и распределением кабинетов.
Знаменский тоже любил поболтать с ней, знал, что учится заочно на
юрфаке, и однажды обещал посоветовать, какую выбрать специализацию после
диплома.
-- Вот и пришла советоваться, Пал Палыч, -- девушка с улыбкой
протянула пропуск, умалчивая, что битый час дожидалась под дверью.
Апартаменты у Знаменского после повышения новые, попросторней. И диван
новый, без коварно торчащей пружины. Вполне пригодный для неофициального
разговора тет-а-тет.
-- Итак, Антонина Васильевна Зорина. Года четыре сдавал вам в окошко
оружие, получал взамен ключ и, честно говоря, не знал, что вы -- Зорина.
Ниночка и Ниночка.
-- А я столько раз держала в руках ваш пистолет, что помню царапину на
рукоятке.
-- Справа или слева?
-- Справа.
-- Вы, оказывается, наблюдательны.
Девушка смущенно опустила глаза.
-- Я все годы мечтала: вот подойду к окошку с наружной стороны и сама
получу ключ от следственного кабинета.
-- Так вы хотите стать следователем?
-- Конечно!
-- Даже "конечно". А собственно, почему?
-- Ну... долгий разговор.
На самом деле разговор короткий, но абсолютно для Ниночки немыслимый;
пришлось бы сказать: "Пал Палыч, вы -- мой идеал".
Если бы у нее хватило духу на подобное признание, неведомо, как
обернулась бы судьба. Но поскольку духу не хватает, Знаменский
руководствуется общегуманными соображениями:
-- Попробую вас отговорить, Ниночка.
-- То есть, на что-то серьезное я не гожусь?
-- Не в том дело.
Не знаю, годишься ли ты для следственной должности, но она для тебя --
нет. Зачем раньше времени вгонять себя в гроб?
-- Вы ведь, помнится, колебались -- то ли юрфак, то ли педагогический.
Или путаю?
-- Когда-то колебалась.
-- Тогда вам прямая дорога работать с детьми!
-- Как -- с детьми?
-- Есть такая прекрасная должность -- инспектор по работе с
несовершеннолетними.
-- Но у меня голова набита криминалистикой...
-- Ниночка, что бы следователь ни делал со своей криминалистикой, он
не может изменить того, что преступление произошло! А его нельзя было
допускать!.. Великая вещь -- удержать подростка, чтобы не свихнулся. Тогда
уже ничего не воротишь и впереди суд, небо в клеточку и родители, у которых
сын "отбывает срок".
-- Никогда об этом не думала... то есть относительно себя. И, Пал
Палыч, ведь очень трудно сделать то, чего не смогли родители.
-- А вы боитесь трудностей? -- подначивает Знаменский.
Естественно, Ниночка не может ответить "Боюсь"...
Она стала инспектором в детской комнате милиции. Часто руки опускались
от бессилия -- институтская наука мало помогала. Правда, доведись ей
заглянуть в день сегодняшний со всеми молодежными его бедами, Ниночка
признала бы, что ей досталось не худшее поколение.
* * *
Прошло почти полгода. Сейчас август, пахнущий прокаленным асфальтом и
выхлопными газами и лишь к концу дня отдающий свежестью политых газонов да
ароматом молодых яблок с лотков...
Вечереет. По старомосковскому переулку, наполовину перегороженному
забором новостройки, бежит плотно сбитый человек в кепке и плаще. Какой-то
прохожий мельком оглядывается ему вслед. Переулок почти безлюден. Человек
ныряет в квартал пустых, подготовленных к слому домишек. Бежит уверенно,
видно, что путь знаком. Сзади доносится приглушенный расстоянием
милицейский свисток. Потом еще один -- громче и с другой стороны. Человек
кидается в противоположном направлении.
Метрах в ста впереди уже угадывается оживленная улица, но оттуда
наперерез выруливает патрульный мотоцикл. Беглец успевает скрыться за углом
дома, так что с мотоцикла его не видно. Притормозив и не глуша мотора,
патрульные осматриваются: не мелькнет ли где фигура. Между тем свистки
приближаются, человек чувствует, что оказался в кольце. Он вынимает
пистолет, крепко обтирает носовым платком и хорошо рассчитанным движением
забрасывает в чердачное окошко стоящего на отшибе сарая. Озирается,
лихорадочно пытаясь что-то придумать, чем-то отвлечь от себя внимание.
Поодаль замечает стайку голубей на земле. Сильно размахнувшись, швыряет в
них камнем. Голуби взлетают, и на их испуганный взлет стремительно срывается
мотоцикл.
А человек крадучись, но быстро пробирается от развалюхи к развалюхе.
* * *
-- Вы узнали бы его?
-- Конечно бы, узнала!
-- А вы совсем не запомнили лица?
-- Револьвер как сейчас вижу, а лицо -- нет...
Знаменский допрашивает двоих продавщиц, одна из которых по
совместительству и кассирша в магазине "Трикотаж-галантерея". Магазинчик
маленький и тесный. Переднюю стену занимает окно-витрина с входной дверью.
Вдоль двух других буквой "Г" расположены прилавки. На том, что против входа,
стоит кассовый аппарат.
-- Ну хорошо, давайте по порядку. Значит, в магазине, кроме вас, никого
не было?
-- Никого, -- подтверждает кассирша. -- С обеда очередь стояла даже на
улице, а куртки кончились -- и как отрезало.
-- Что за куртки?
-- Хорошие, по сто сорок три рубля. Завезли к концу квартала двести
штук.
-- Когда он вошел, вы были за прилавком?
-- Да, вот так сидела. -- Она придвигает ногой табурет и садится к
кассе; на щеках продолжают рдеть красные пятна. -- Ящик был открыт.
Женщина выдвигает денежный ящик, и Знаменский отступает, давая
фотографу возможность сделать общий снимок помещения. Кибрит молча слушает
-- ее черед впереди.
-- Обычно я сразу выручку раскладываю, как надо, а сегодня толчея,
совала кое-как. И вот сижу после, по купюрам разбираю... и вдруг он передо
мной стоит и говорит: "Давай деньги!" Я вот так -- раз! -- резко подавшись
телом вперед, она задвигает ящик, -- и голову-то подняла, а в лоб револьвер
нацелен. -- Кассирша на секунду зажмуривает глаза. -- У меня все отнялось...
Которая пачка была в руках, двадцатипятирублевками, ту он выхватил и
говорит: "Давай остальные, пристрелю!" Честно скажу: я бы уж и рада отдать,
дергаю ящик, а его заело. Тут Настасья как шарахнется за дверь! Он
выругался -- и следом на улицу. Спасла меня Настасья!
-- До чего-нибудь он дотрагивался? -- спрашивает Кибрит.
-- Не знаю, милая, не знаю, -- трясет женщина головой.
-- Расскажите теперь вы, -- оборачивается Знаменский ко второй
продавщице.
-- Я здесь находилась, -- густым голосом сообщает круглая, на
ногах-тумбах Настасья и показывает, как сидела за прилавком. Неподалеку от
витрины у нее поставлен стул и еще скамеечка для опухающих ног. -- Сижу, в
окно смотрю. Еще на той стороне улицы я его заметила.
Фотограф нацеливается в нее объективом, продавщица ни с того ни с сего
улыбается: условный рефлекс на фотоаппарат.
-- Почему вы обратили на него внимание?
-- Да просто так. Он шел слева, а вон от того столба стал наискосок
сюда переходить, к витрине. И остановился.
-- И долго стоял?
-- Нет, только зыркнул -- пусто внутри или нет. И входит. Быстрым таким
шагом. Воротник поднят, и кепка на лоб. И -- уже возле кассы с револьвером,
и Женя ему деньги отдает. И, он слышу, говорит: "Всех перестреляю!" С этих
слов меня будто кто подбросил -- сейчас была за прилавком, а сейчас уже по
переулку бегу, себя не помню... Только когда на двух мужчин набежала,
очнулась. Зовите, кричу, милицию, магазин грабят! Обратно уже люди довели,
ноги не слушались.
-- И что вы застали, вернувшись?
-- Женя сидит за кассой, как пришитая, и трясется. Даже товар не
собирает, который я на пол смахнула.
-- Когда прыгали через прилавок? -- Знаменский прикидывает, каково
было брать такой барьер.
-- Ну да. Носки, рубашки, все полетело!
-- А где они сейчас? -- вмешивается Кибрит.
-- Вон отдельно сложены. Упаковка загрязнилась, протереть надо.
Кибрит начинает осторожно перебирать и осматривать указанные
продавщицей вещи, упакованные в целлофановые пакеты.
-- Не помните, как они валялись, эти пакеты? -- спрашивает она
продавщицу-кассиршу.
-- Да почти по всему полу.
-- На бегу от кассы к двери можно было наступить?
-- Почему ж нельзя...
-- А до возвращения вашей напарницы кто-нибудь в магазин входил?
-- Никто.
-- У вас какой размер обуви? -- обращается Кибрит к Настасье.
-- Тридцать седьмой. -- Она снимает с ноги тапочек и предъявляет в
доказательство.
-- Один неполный след есть, Пал Палыч.
Кибрит опыляет след. Входит Томин.
-- Скрылся. Никто его и близко не видел!
Кибрит кладет на пол пакет с отпечатком следа, который теперь виден
отчетливее, и фотограф щелкает его сверху; Томин вздыхает:
-- Эх, от следа до человека...
* * *
А человек преспокойно идет по улице -- уже без кепки, плащ на руке.
Заворачивает в обувной магазин.
-- Обслужите меня, пожалуйста.
-- Только если быстро, -- предупреждает продавщица. -- Закрываем.
-- Я все делаю быстро, милая девушка, -- и скидывает старые ботинки.
* * *
В милицейском микроавтобусе друзья возвращаются с места происшествия.
-- Ты бы все-таки назначил ревизию, Паша, -- советует Томин. --
Магазины у нас грабят редко.
-- Замаскированная недостача? Почему бы тогда не сказать, что выручку
отдали?
-- По-моему, на инсценировку не похоже, -- замечает Кибрит.
В городе уже ночь, по лицам скользят тени и свет.
-- Неизвестно, кого искать, -- снова нарушает молчание Томин. -- То ли
дурака, которому повезло, то ли умника, который промахнулся.
-- В смысле?
-- Сейчас, Зинуля, объясню. Примем для начала вариант дурака. Местный
дурак. Шел мимо, учуял, что в галантерее сегодня деньгами пахнет, и думает:
где наша не пропадала! Взял какой-нибудь пугач или крашеную болванку и
отправился на дело. И случай уберег его от всех напастей. Ухватил дурак
сколько успел, забился в свою норку и радуется: я от дедушки ушел, я от
бабушки ушел!
-- В принципе, возможный вариант, -- соглашается Кибрит.
-- Разберем противоположную модель. Человек опытный, бывалый. Все
взвесил до мелочей. Точно выбрал маленький магазинчик в тихом переулке.
Точно знал, какой куш его ждет. Точно рассчитал момент -- час до закрытия и
по телевидению международный футбол. Кстати, наши выиграли: три -- два.
-- Ура -- ура.
-- Мужское население следит за мячом, а наш умник отправляется
грабить. И потом мастерски уходит от погони. Но пожилая грузная женщина
проявила со страху фантастическую прыть. Теперь он сидит и злится, что не
удалось взять всю кассу.
-- Опять похоже.
-- Вот видишь, Зинуля, это две модели. Не исключены и гибридные. Скажи
хоть, сколько у этой модели в холке.
-- Сейчас посчитаю, -- заглядывает в записную книжку, красновато
освещенную проплывающей мимо рекламой, и бормочет. -- Ширину каблука множим
на три и девять, получаем полную длину следа. Отсюда выводим рост...
Сантиметров сто шестьдесят семь. Посмотрю таблицу, завтра скажу точнее.
* * *
Ранним утром следующего дня, когда во дворе лишь воробьи, дворники да
владельцы собак, веснушчатый пятнадцатилетний Сенька Гвоздарев помогает
матери: они метут, в четыре руки вытряхивают урны; работают слаженно, явно
не впервой.
-- Ну чисто, сынок, пошли чай пить. -- Гвоздарева развязывает низко
надвинутую от пыли косынку и сразу молодеет.
-- Ага, ты ставь, я сейчас.
-- Куда, Сеня?
-- Нужно. Минут на пятнадцать.
У Сеньки дело в квартале пустых домов. Подобрал старый стул,
заглядывает в окна: "Ага, кресло тоже сгодится!"
Пытается отодрать доску, которой наискось забита дверь, доска не
поддается. А кресло дразнит.
Досадливо что-то бормоча, Сенька направляется к сараю, чтобы раздобыть
какой-нибудь рычаг. Отыскав ржавую лопату, возвращается к дому и повторяет
попытку открыть дверь. Лопата гнется. Сенька снова идет в сарай, видит в
дальнем углу лом. Через кучу хлама лезет туда. И вдруг останавливается,
ошеломленный, а затем медленно, затаив дыхание, опускается на колени. Среди
мусора перед ним лежит большой черный пистолет...
* * *
Тем же утром, но попозже, на бульваре встретились двое. Один -- тот,
что удирал от милицейских свистков, ограбив кассиршу, Бондарь, старый
вор-рецидивист. Другой -- Виктор Лабазников, его подручный, парень лет
двадцати трех. Тенниска обтягивает налитые мускулы, голова ладно сидит на
загорелой шее, лицо почти приятное, если б не уклончивый, рыскающий взгляд.
Разговор между ними вполголоса, но крутой:
-- Нету? -- шипит Бондарь. -- Как нету? Искать надо уметь!
-- Каждый сантиметр носом перекопал, маэстро. Клянусь!
-- Значит, не в том сарае!
-- Строго по вашим координатам: дом с голубятней, скамейка, две липы.
-- Сарай к дому дверью? -- проверяет Бондарь.
-- Нет, боком. Дверь на одной петле.
-- Ну там и есть! Неужели самому лезть после вчерашнего?
-- Бесполезно, маэстро. Нету, -- Виктор сокрушенно вздыхает и
повторяет: -- Нет.
В расстройстве Бондарь опускается на скамью.
-- Влетела мне твоя поганая галантерея... Себе дороже.
-- Главное -- сами целы! Как за вами рванули на мотоцикле, я думал --
конец. И все-таки не пустой ушли.
Бондарь пренебрежительно машет рукой.
-- Еще кое-что я наколол, -- спешит задобрить Виктор. -- Во-первых,
кассу взаимопомощи в одной конторе, где я взносы собираю как страховой
агент. В получку они все по червонцу складываются и на следующий день
решают, кому давать ссуду. А ночь денежки лежат у казначейши в письменном
столе...
-- И мне ты сватаешь эти паршивые червонцы?! Мне нужен настоящий,
жирный кусок! В идеале надо работать полчаса в году. Остальное время
путешествовать... на просторах родины чудесной.
-- Есть жирный кусок, маэстро. Директор мебельного магазина. Козел в
золоте и при нем коза в бриллиантах. Три комнаты битком добра, деньги прямо
под ногами шуршат. Насчет имущества мы с ними уже договорчик оформляем.
Дальше думают сынка застраховать -- от законного брака.
-- От чего?
-- Это новую штуку придумали: родители страхуют парня или дочку,
предположим, на тысячу рублей, платят взносы, а к свадьбе молодым выдается
вся сумма на руки. Но после восемнадцати за каждый холостой год полагается
надбавка от Госстраха.
-- Не бреши.
-- Да какой брех! Дотерпел до двадцати пяти -- огребаешь четырнадцать
процентов чистой прибыли. Для парней прямо клад: чуть какая заикнется про
загс, а он ей нашу квитанцию -- плюнем, дорогуша, на формальности, не наноси
мне материальный ущерб. Мой козел заблеял от удовольствия, как услышал. Не
знает, во сколько и оценить своего козленочка. Уточню, когда дома не бывают,
и можно действовать без риска.
-- В такой квартире без хозяина мороки часов на пять: что в подушки
зашито, что по щелям рассовано. Надо самого просить, чтобы тайники
выскребал. А он резонно спросит, на каком основании? Если я показываю
калибр, вопросы отпадают. И на будущее острастка.
-- Да с него ножа хватит! Даже вообще голыми руками. У него от 02 на
пальце ожег будет!
-- С голыми руками ходи сам. А холодным оружием я брезгую, да и не
привык. Мне нужен пистолет.
-- Как же вы его кинули?
-- Потому что меня могли взять, дурень, уже в загривок дышали. Я не
кинул, я аккуратно пристроил. Не впервые расстаемся, и всегда он ко мне
возвращался. -- Бондарь утирает потный лоб. -- Не верю, что пропал. Куда ему
за ночь деваться? Или ты продрых? Продрых?
-- Обижаете, маэстро! Только-только первых прохожих дождался, чтобы не
бросаться в глаза. Между прочим, до ночи еще вечер был. А там шпана шляется.
Может, свести знакомство? Послушать разговоры и вообще?
* * *
В тесной казенной квартирке Гвоздаревых на первом этаже бедновато.
Сенька собирается уходить.
-- Ма, я пошел!
-- Даже и не поел толком. Что с тобой приключилось?
-- Ничего, ма. Я к Терентьевым.
-- Стой, дыра на рукаве. Снимай, зашью.
-- Да ведь долго!
-- Чего тут долгого, по шву. -- Зашивая рубашку, она сообщает: -- А
вчера магазин ограбили, слыхал?
-- Слыхал что-то. За новостройкой, да?
-- Угу. С револьвером, представляешь?
Сенька вздрагивает.
-- Поймали?
-- Нет. Сейчас Миронов-участковый рассказывал, что прямо по пятам
гнались. Между пустых домов чуть, говорит, не схватили, непонятно, как из
рук ушел.
-- Ма, а точно, что... револьвер! -- спрашивает Сенька. -- Случайно, не
пистолет?
-- А какая разница...
-- Если Миронов что новое узнает, расскажи мне, ладно? -- Он быстро
надевает рубашку.
-- Все-таки чудной ты сегодня. Что-нибудь натворил?
-- Мм... Понимаешь, мама, врать я тебе еще не научился, а всю правду
говорить не могу. Это называется "трудный возраст".
-- Больно что-то трудный, Сеня.
-- Переживем! Хлопни на счастье.
Гвоздарева шлепает Сеньку пониже спины, и он убегает.
Лихо насвистывая, он идет по двору. Сворачивает в подъезд дома, где
живут Терентьевы.
* * *
Терентьевы -- отец, мать и дети, Леша с Наташей, еще только садятся
завтракать на кухне. Три звонка в дверь заставляют мать недовольно поджать
губы:
-- Кто это в такую рань?
-- Сенька Гвоздик, наверно. -- Леша идет отпереть.
-- Странная манера -- являться в дом, когда люди едва сели за стол.
-- Почему! На Западе есть даже обычай приглашать к завтраку, --
парирует Наташа.
-- Но мы, кажется, не на Западе? -- замечает отец с видом лихо
сострившего человека.
-- Это -- во-первых, -- подхватывает мать. -- А во-вторых, не помню,
чтобы я его приглашала.
-- Он, между прочим, не к тебе, -- бросает Леша, вернувшийся в кухню на
последних ее словах. Он наливает две чашки чаю, сгребает со стола какую-то
снедь и уходит.
-- Вот так. И ничего не скажи. Рта невозможно раскрыть -- сразу обиды!
Растишь их, воспитываешь... -- она свернула на привычную тему.
-- Ну, завела, -- скучливо тянет Наташа. -- Подумаешь, событие --
Гвоздик пришел!
-- Ваш Сеня Гвоздарев -- отпетый хулиган!
-- Да кто его отпевал?
-- Наташа, -- присоединяется отец, -- вы обязаны считаться с мнением
мамы. Она пытается уберечь вас от дурных влияний.
-- Курам на смех! Какое Гвоздик может оказать влияние?
-- А такое, что этот дворничихин сын...
-- Ну-ну-ну, -- прерывает жену Терентьев, -- подобные выражения... это
не аргумент.
-- Я, разумеется, лишена сословных предрассудков, но согласись, что
его мать... Мужа бросила, вокруг хоровод мужчин... просто страшно
представить, чего ребенок нагляделся и как это подействовало на его психику!
-- Кисонька, может быть, не следует при Наташе... И, по-моему,
Гвоздарева производит приятное впечатление.
-- Ах и на тебя она производит приятное впечатление?!
-- Ну что ты, я же не в том смысле!..
В дверях появляется Леша.
-- Нельзя потише? Там все слышно.
Он затворяет дверь. Неловкая пауза.
-- Но... в конце концов, я у себя дома... Имею я право говорить то, что
думаю? И вообще -- воспитанный человек не слышит чужих разговоров.
-- Ты спутала, мамочка, это глухие не слышат.
-- Наташа, не дерзи, -- отцу очень не хочется ссоры.
-- Имею я право говорить то, что думаю?
-- Нет, не имеешь. Не доросла.
Наташа встает, забирает чашку и недоеденный бутерброд.
-- И эта туда же! -- кипятится мать. -- И снова до вечера на улицу?
Почему хоть в субботу не побыть немного дома! Вам созданы все условия для
культурного отдыха!
-- Ой, мамочки! Холодильник, телефон, ванна, газ, магнитофон -- голова
кругом от развлечений!
Отец укоризненно цокает языком.
-- А что на улице?
-- То, что рассказывали на лекции в ЖЭКе, -- отвечает за Наташу мать.
-- Очень жаль, что вас не было. Приводились убийственные факты!
Наташа прыскает и уходит. Слышно, как ребята включают музыку.
-- Ну что за дети, Гриша! Даже аппетит пропал. Разве я посмела бы
хамить матери! Бывало, если делаешь что-нибудь не то, так ведь тайком, с
оглядкой.
-- Да, наши не стесняются. Хоть бы соврали для приличия. Холодильник,
телефон... Не ценят ничего, что досталось трудами!
-- По выражению твоего сына, они ищут иной смысл существования. А у
самого две тройки в году, и из спортивной школы исключили. Как он без спорта
в институт! Ты с ним говорил?
-- Еще не определился. Выбирает.
-- Какие могут быть выборы! Надо найти вуз, где требуется
боксер-перворазрядник. Разве мы с тобой выбирали?
-- Что же сравнивать, кисонька, мы были другими.
-- Вот именно. Мы понимали, чего хотим, и добивались. Спроси свою дочь
-- какую общественную работу она ведет! Никакую. Ей скучно. Будто мне в ее
годы было весело возиться со стенгазетой. Но я рисовала аршинные заголовки
ради комсомольской характеристики.
-- Да... -- отец в задумчивости катает хлебные крошки. -- Мы относились
к жизни серьезно и ответственно.
Терентьевы свято верят в правоту своей жизни.
* * *
Наташа, Леша и Сенька выходят на улицу.
Хорошенькая Наташа выглядит старше своих лет, Сенька -- моложе, а
плотного Лешу легко со спины принять за взрослого мужчину, но полудетское
упрямое лицо выдает мальчишку. К приятелям присоединяется Миша Мухин --
смазливый, чернобровый. "Салют -- салют", -- дальше шагают вместе.
-- Натка, я пришел к тебе с приветом. -- Миша крутит пальцем у виска,
-- рассказать, что солнце встало... Что-то вы кисло-зеленые?
-- Субботнее утро в кругу семьи, -- бурчит Леша. -- Интересно, взрослые
-- все идиоты или выборочно?
-- Выборочно. Но многие.
-- Неужели и мы такими будем? -- задает Наташа извечный вопрос
подростков.
-- Я против, -- заявляет Миша. -- Кто "за", прошу поднять руку.
Воздержавшихся нет? Принято: мы будем другими.
-- Леха! -- предостерегающе произносит Наташа.
На пути стоит кучка их ровесников. Леша выдвигается вперед, возглавляя
свою компанию. Сенька порывается идти плечом к плечу, Наташа дергает его
назад.
-- Не лезь! Леша это не терпит!
-- Он же Леха-Ледокол, -- поясняет Миша. -- Флагман. А мы в кильватере.
Леша идет на враждебную группу, как на пустое место, свободно свесив
тяжелые кулаки. И группа в последний момент не выдерживает, расступается,
пропуская его и остальных.
-- Красиво! -- восхищается Сенька.
-- А-а... -- поводит плечами Леша. -- Подраться стало не с кем.
* * *
Место ребячьих сходок -- ободранная квартира на втором этаже пустующего
дома. Кое-какая мебелишка, частью брошенная хозяевами, частью собранная
ребятами по окрестным домам. Здесь Наташа, Леша, Сенька, Миша и пятый --
долговязый, разболтанный Фитиль.
Леша осматривает колченогое кресло.
-- Гвоздик, ты молоток. Отличное седалище для председателя. Итак,
очередное собрание нашего Общества покровительства самим себе объявляю
открытым. Для тонуса и по традиции словесная разминка.
-- Тема?
Наташа поднимает руку:
-- Предлагаю, как в ЖЭКе : "Молодежь и влияние улицы". Очень жаль, что
нас не было.
-- Сейчас воспроизведем. Даю запев. Мы, жертвы безнадзорности и
дурного воспитания... -- гнусаво заводит Леша.
-- Подпали под улицы пагубное влияние... -- подхватывает Фитиль.
И дальше идет по кругу:
-- Под трамваев и троллейбусов влияние опасное...
-- Под пешеходов влияние ужасное...
-- Правила уличного движения производят в наших умах брожение!
-- О, влияние улицы, разлагающее!
-- О, мусорных урн влияние развращающее!
-- А фонари? Что они освещают?
-- Они понаставлены в каждом переулке, чтобы видеть темные жизни
закоулки!
-- Дети, берегите глаза и уши!
-- Спасайте свои неокрепшие души!
-- Долой светофоры!
-- Свободу Карабасу-Барабасу!
"Разминка" переходит в беспорядочный гвалт, кто-то вскакивает на стул,
стул ломается.
-- Хватит, ребята, -- проявляет благоразумие Наташа. -- Нас опять
застукают... Кстати, на этом стуле всегда сидел Алька. Тут стоял его стол, а
тут висела гитара...
-- Жалко, что дом сломают. У Альки мы хорошо собирались.
-- Что ж он не приехал? Ведь обещал.
-- Его запрягли, -- сообщает Фитиль. -- Скребет и покрывает лаком пол.
-- Твои тоже малярничают? -- интересуется Миша.
-- Пока смету составляют... Знаешь, Сэм, а бабка на балкон выходить
боится. И все горюет о своем палисаднике, можно подумать, у нее здесь Парк
культуры был.
Сенька тихо спрашивает Наташу:
-- Почему он "Сэм"?
-- Сильно эрудированный мальчик, -- расшифровывает та.
-- Ну-с, продолжим заседание, -- усаживается Леша в кресло. -- На
повестке дня проводы Фитиля.
Фитиль выходит на середину.
-- В связи с переменой места жительства мы расстаемся сегодня с нашим
Фитилем. Он был достойным собратом, и мы с прискорбием провожаем его в
новый путь.
-- Прошу не считать окончательно выбывшим. Прошу оставить за мной
совещательный голос и право посещать собрания.
-- Наверно, иногда ты будешь приезжать, но эти уже не то, -- печалится
Наташа.
-- Натка, я буду обязательно приезжать! И Алька тоже. Мы обязательно!
-- Ладно, Фитилек, не копти, глаза щиплет, -- усмехается Миша.
-- Думаю, можно переходить к следующему вопросу, -- "ведет собрание"
Леша. -- Так сказать, гвоздик программы. Сеня, прошу. Сэм, докладывай.
-- Товарищи-братцы-господа-граждане-сеньоры-и-сеньориты, -- тараторит
Миша. -- Для пополнения нашего состава предлагается принять нового собрата
со стажировкой в течение месяца. Семен Гвоздарев, он же Сенька Гвоздик,
проживает в нашем микрорайоне около трех лет. За это время ничем
положительным себя не зарекомендовал. Так что причин для отвода кандидатуры
не вижу. Есть вопросы к стажеру?
-- Расскажи автобиографию, -- доброжелательно предлагает Фитиль.
-- Родился... учился... В общем, все.
-- Больше ничего? -- насмешничает Наташа.
-- Имею два привода: за разбитое окно и за то, что назвал дуру дурой.
Мать -- дворник, -- Сенька начинает вибрировать. Отец автоконструктор и
пьяница. Находятся в законном разводе.
-- Спокойно, стажер. Анкетные данные устраивают. Дату рождения. Когда
подарки дарить?
-- Тридцать первого февраля.
Фитиль улыбается одобрительно: здесь ценят выдумку.
-- Почем фунт лиха? -- спрашивает сам "председатель".
-- Выдается бесплатно, посуда своя, -- без запинки отбивает Сенька.
-- Для начала достаточно, -- решает Миша. -- Познакомьте новичка с
принципами.
-- Принципов покровительства самим себе имеется шесть, --
приосанивается Леша. -- Стажеру полагается знать три. Запоминай. Бей
первым! Смейся последним! И не мешай себе жить, это сделают другие.
Приемлешь?
-- Само собой. Только почему -- "смейся последним"?
-- Потому что хорошо смеется -- кто? -- подсказывает Фитиль.
-- А-а, понял.
-- Голосуем. Кто "за"? -- и Леша первым поднимает руку. -- Единодушно.
Решение будет утверждено общим собранием, когда съедутся остальные ребята.
От имени коллектива поздравляю. Запомни этот миг своей жизни, о Гвоздик, и
постарайся дорасти до Гвоздя! Есть стажеру задание?
-- Пусть что-нибудь придумает, -- капризно складывает губы Наташа. --
Чтобы не было скучно.
-- Натка, человечество создало целую индустрию развлечений и все
продолжает скучать.
-- Ну пусть хоть попробует! -- настаивает она.
-- Придется поднатужиться, брат-стажер, -- решает Леша. -- Попытайся
нас чем-нибудь развлечь. Или хоть удивить.
* * *
Знаменский допрашивает простуженного мужчину лет сорока: Губенко.
-- Гражданин следователь, ну ни сном, ни духом! -- клянется тот. -- Я
как освободился, жена ультиматум поставила: если, говорит, еще хоть с одной
уголовной рожей увижу, -- конец. Высчитала, что до дому ходу двадцать две
минуты. В восемнадцать ноль-ноль смена кончается, в восемнадцать десять я на
проходной, в восемнадцать тридцать пять ужин на столе, и я должен быть как
штык, иначе допрос похуже вашего. Хоть соседи, хоть кто хотите подтвердит!
-- Жестокая женщина. Позавчера тоже весь вечер провели с женой?
-- Она к сестре ездила. А я дома футбол смотрел.
-- Хорошая была игра?
-- Ну!!
-- А куда же вы сломя голову бежали этак в середине второго тайма? Как
раз невдалеке от ограбленного магазина?
Допрашиваемый шмыгает носом.
-- Эх, мать честная...
-- Так куда бежали?
-- Футбол смотреть, -- уныло говорит он.
-- Забавно.
... ... ... Продолжение "До третьего выстрела" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |