Рассказы - - РассказыПроза и поэзия >> Русская современная проза >> См. также >> Шукшин, Василий >> Рассказы
Читать целиком
Василий Шукшин. Рассказы
---------------------------------------------------------------
© Copyright Василий Шукшин
Подготовка электронного текста: библиотека Александра Снежинского
---------------------------------------------------------------
Микроскоп
На это надо было решиться. Он решился. Как-то пришел домой -- сам не
свой -- желтый; не глядя на жену, сказал:
-- Это... я деньги потерял. -- При этом ломаный его нос (кривой, с
горбатинкой) из желтого стал красным. -- Сто двадцать рублей.
У жены отвалилась челюсть, на лице появилось просительное выражение:
может, это шутка? Да нет, этот кривоносик никогда не шутит, не умеет. Она
глупо спросила:
-- Где?
Тут он невольно хмыкнул.
-- Дак если б я знал, я б пошел и...
-- Ну не-ет!! -- взревела она. -- Ухмыляться ты теперь доолго не
будешь! -- И побежала за сковородником. -- Месяцев девять, гад!
Он схватил с кровати подушку -- отражать удары. (Древние только
форсили своими сверкающими щитами. Подушка!) Они закружились по комнате...
-- Подушку-то, подушку-то мараешь! Самой стирать!..
-- Выстираю! Выстираю, кривоносик! А два ребра мои будут! Мои! Мои!..
-- По рукам, слушай!..
-- От-теньки-коротеньки!.. Кривенькие носики!
-- По рукам, зараза! Я ж завтра на бюлитень сяду! Тебе же хуже.
-- Садись!
-- Тебе же хуже...
-- Пускай!
-- Ой!
-- От так!
-- Ну, будет?
-- Нет, дай я натешусь! Дай мне душеньку отвести, скважина ты
кривоносая! Дятел... -- Тут она изловчилась и больно достала его по голове.
Немножко сама испугалась...
Он бросил подушку, схватился за голову, застонал. Она пытливо смотрела
на него: притворяется или правда больно? Решила, что -- правда. Поставила
сковородник, села на табуретку и завыла. Да с причетом, с причетом:
-- Ох, да за штоже мне долюшка така-ая-а?.. Да копила-то я их,
копила!.. Ох, да лишний-то раз кусочка белого не ела-а!.. Ох, да и детушкам
своим пряничка сладкого не покупала!.. Все берегла-то я, берегла, скважина
ты кривоносая-а!.. Ох-х!.. Каждую-то копеечку откладывала да радовалась:
будут у моих детушек к зиме шубки теплые да нарядные! И будут-то они ходить
в школу не рваные да не холодные!..
-- Где это они у тебя рваные-то ходют? -- не вытерпел он.
-- Замолчи, скважина! Замолчи. Съел ты эти денюжки от своих же детей!
Съел и не подавился... Хоть бы ты подавился имя, нам бы маленько легче было.
-- Спасибо на добром слове, -- ядовито прошептал он.
-- М-хх, скважина!.. Где был-то? Может, вспомнишь?.. Может, на работе
забыл где-нибудь? Может, под верстак положил да забыл?
-- Где на работе!.. Я в сберкассу-то с работы пошел. На работе...
-- Ну, может, заходил к кому, скважина?
-- Ни к кому не заходил.
-- Может, пиво в ларьке пил с алкоголиками?.. Вспомни. Может, выронил
на пол... Беги, они пока ишо отдадут.
-- Да не заходил я в ларек!
-- Да где ж ты их потерять-то мог, скважина?
-- Откуда я знаю?
-- Ждала его!.. Счас бы пошли с ребятишками, примерили бы шубки... Я
уж там подобрала -- какие. А теперь их разберут. Ох, скважина ты,
скважина...
-- Да будет тебе! Заладила: скважина, скважина...
-- Кто же ты?
-- Што теперь сделаешь?
-- Будешь в две смены работать, скважина! Ты у нас худой будешь... Ты
у нас выпьешь теперь читушечку после бани, выпьешь! Сырой водички из
колодца...
-- Нужна она мне, читушечка. Без нее обойдусь.
-- Ты у нас пешком на работу ходить будешь! Ты у нас покатаешься на
автобусе.
Тут он удивился:
-- В две смены работать и -- пешком? Ловко...
-- Пешком! Пешком -- туда и назад, скважина! А где, так ишо побежишь --
штоб не опоздать. Отольются они тебе, эти денюжки, вспомнишь ты их не раз.
-- В две не в две, а по полторы месячишко отломаю -- ничего, --
серьезно сказал он, потирая ушибленное место. -- Я уж с мастером
договорился... -- Он не сообразил сперва, что проговорился. А когда она
недоуменно глянула на него, поправился: -- Я, как хватился денег-то, на
работу снова поехал и договорился.
-- Ну-ка дай сберегательную книжку, -- потребовала она. Посмотрела,
вздохнула и еще раз горько сказала: -- Скважина.
С неделю Андрей Ерин, столяр маленькой мастерской при "Заготзерне", что
в девяти километрах от села, чувствовал себя скверно. Жена все злилась; он
то и дело получал "скважину", сам тоже злился, но обзываться вслух не смел.
Однако дни шли... Жена успокаивалась. Андрей ждал. Наконец решил, что
-- можно.
И вот поздно вечером (он действительно "вламывал" по полторы смены)
пришел он домой, а в руках держал коробку, а в коробке, заметно, что-то
тяжеленькое. Андрей тихо сиял.
Ему нередко случалось приносить какую-нибудь работу на дом, иногда это
были небольшие какие-нибудь деревянные штучки, ящички, завернутые в бумагу,
-- никого не удивляло, что он с чем-то пришел. Но Андрей тихо сиял. Стоял у
порога, ждал, когда на него обратят внимание... На него обратили внимание.
-- Чего эт ты, как... голый зад при луне, светисся?
-- Вот... дали за ударную работу. -- Андрей прошел к столу, долго
распаковывал коробку. И наконец, открыл. И выставил на стол... микроскоп.
-- Микроскоп.
-- Для чего он тебе?
Тут Андрей Ерин засуетился. Но не виновато засуетился, как он всегда
суетился, а как-то снисходительно засуетился.
-- Луну будем разглядывать! -- И захохотал. Сын-пятиклассник тоже
засмеялся: луну в микроскоп!
-- Чего вы? -- обиделась мать.
Отец с сыном так и покатились.
Мать навела на Андрея строгай взгляд. Тот успокоился.
-- Ты знаешь, что тебя на каждом шагу окружают микробы? Вот ты
зачерпнула кружку воды... Так? -- Андрей зачерпнул кружку воды. -- Ты
думаешь, ты воду пьешь?
-- Пошел ты!
-- Нет, ты ответь.
-- Воду пью.
Андрей посмотрел на сына и опять невольно захохотал.
-- Воду она пьет!.. Ну не дура?..
-- Скважина! Счас сковородник возьму.
Андрей снова посерьезнел.
-- Микробов ты пьешь, голубушка, микробов. С водой-то. Миллиончика два
тяпнешь -- и порядок. На закуску! -- Отец и сын опять не могли удержаться от
смеха. Зоя (жена) пошла в куть за сковородником.
-- Гляди суда! -- закричал Андрей. Подбежал с кружкой к микроскопу,
долго настраивал прибор, капнул на зеркальный кружок капельку воды,
приложился к трубе и, наверно, минуты две, еле дыша, смотрел. Сын стоял за
ним -- смерть как хотелось тоже глянуть.
-- Пап!..
-- Вот они, собаки!.. -- прошептал Андрей Ерин. С каким-то жутким
восторгом прошептал: -- Разгуливают.
-- Ну пап!
Отец дрыгнул ногой.
-- Туда-сюда, туда-сюда!.. Ах, собаки!
-- Папка!
-- Дай ребенку посмотреть! -- строго велела мать, тоже явно
заинтересованная.
Андрей с сожалением оторвался от трубки, уступил место сыну. И жадно и
ревниво уставился ему в затылок. Нетерпеливо спросил:
-- Ну?
Сын молчал.
-- Ну?!
-- Вот они! -- заорал парнишка. -- Беленькие...
Отец оттащил сына от микроскопа, дал место матери.
-- Гляди! Воду она пьет...
Мать долго смотрела... Одним глазом, другим...
-- Да никого я тут не вижу.
Андрей прямо зашелся весь, стал удивительно смелый.
-- Оглазела! Любую копейку в кармане найдет, а здесь микробов
разглядеть не может. Они ж чуть не в глаз тебе прыгают, дура! Беленькие
такие...
Мать, потому что не видела никаких беленьких, а отец с сыном видели, не
осердилась.
-- Вон, однако... -- Может, соврала, у нее выскакивало. Могла приврать.
Андрей решительно оттолкнул жену от микроскопа и прилип к трубке сам. И
опять голос его перешел на шепот.
-- Твою мать, што делают! Што делают!..
-- Мутненькие такие? -- расспрашивала сзади мать сына. -- Вроде как
жиринки в супу?.. Они, што ли?
-- Ти-ха! -- рявкнул Андрей, не отрываясь от микроскопа. -- Жиринки...
Сама ты жиринка. Ветчина целая. -- Странно, Андрей Ерин становился
крикливым хозяином в доме.
Старший сынишка-пятиклассник засмеялся. Мать дала ему подзатыльник.
Потом подвела к микроскопу младших.
-- Ну-ка ты, доктор кислых щей!.. Дай детям посмотреть. Уставился.
Отец уступил место у микроскопа и взволнованно стал ходить по комнате.
Думал о чем-то.
Когда ужинали, Андрей все думал о чем-то, поглядывал на микроскоп и
качал головой. Зачерпнул ложку супа, показал сыну:
-- Сколько здесь? Приблизительно?
Сын наморщил лоб:
-- С полмиллиончика есть.
Андрей Ерин прищурил глаз на ложку.
-- Не меньше. А мы их -- ам! -- Он проглотил суп и хлопнул себя по
груди. -- И -- нету. Сейчас их там сам организм начнет колошматить. Он-то с
имя управляется!
-- Небось сам выпросил? -- Жена с легким неудовольствием посмотрела на
микроскоп. -- Может, пылесос бы дали. А то пропылесосить -- и нечем.
Нет, Бог, когда создавал женщину, что-то такое намудрил. Увлекся
творец, увлекся. Как всякий художник, впрочем. Да ведь и то -- не Мыслителя
делал.
Ночью Андрей два раза вставал, зажигал свет, смотрел в микроскоп и
шептал:
-- От же ж собаки!.. Што вытворяют. Што они только вытворяют! И не
спится им!
-- Не помешайся, -- сказала жена, -- тебе ведь немного и надо-то --
тронешься.
-- Скоро начну открывать, -- сказал Андрей, залезая в тепло к жене. --
Ты с ученым спала когда-нибудь?
-- Еще чего!..
-- Будешь. -- И Андрей Ерин ласково похлопал супругу по мягкому плечу.
-- Будешь, дорогуша, с ученым спать.
Неделю, наверно, Андрей Ерин жил как во сне. Приходил с работы,
тщательно умывался, наскоро ужинал... Косился на микроскоп.
-- Дело в том, -- рассказывал он, -- что человеку положено жить сто
пятьдесят лет. Спрашивается, почему же он шестьдесят, от силы семьдесят -- и
протянул ноги? Микробы! Они, сволочи, укорачивают век человеку. Пролезают в
организм, и как только он чуток ослабнет, они берут верх.
Вдвоем с сыном часами сидели они у микроскопа, исследовали.
Рассматривали каплю воды из колодца, из питьевого ведра... Когда шел дождик,
рассматривали дождевую капельку. Еще отец посылал сына взять для пробы воды
из лужицы... И там этих беленьких кишмя кишело.
-- Твою мать-то, што делают!.. Ну вот как с имя бороться? -- У Андрея
опускались руки. -- Наступил человек в лужу, пришел домой, наследил. Тут же
прошел и ребенок босыми ногами и, пожалуйста, подцепил. А какой там
организм у ребенка!
-- Поэтому всегда надо вытирать ноги, -- заметил сын. -- А ты не
вытираешь.
-- Не в этом дело. Их надо научиться прямо в луже уничтожать. А то --
я вытру, знаю теперь, а Сенька вон Маров... докажи ему: как шлепал, дурак,
так и впредь будет.
Рассматривали также капельку пота, для чего сынишка до изнеможения
бегал по улице, потом отец ложечкой соскреб у него со лба влагу -- получили
капельку, склонились к микроскопу...
-- Есть! -- Андрей с досадой ударил себя кулаком по колену. -- Иди
проживи сто пятьдесят лет!.. В коже и то есть.
-- Давай опробуем кровь? -- предложил сын.
Отец уколол себе палец иголкой, выдавил ярко-красную ягодку крови,
стряхнул на зеркальце... Склонился к трубке и застонал.
-- Хана, сынок, -- в кровь пролезли! -- Андрей Ерин распрямился,
удивленно посмотрел вокруг. -- Та-ак. А ведь знают, паразиты, лучше меня
знают -- и молчат.
-- Кто? -- не понял сын.
-- Ученые. У их микроскопы-то получше нашего -- все видят. И молчат. Не
хотят расстраивать народ. А чего бы не сказать? Может, все вместе-то и
придумали бы, как их уничтожить. Нет, сговорились и молчат. Волнение, мол,
начнется.
Андрей Ерин сел на табуретку, закурил.
-- От какой мелкой твари гибнут люди! -- Вид у Андрея был убитый.
Сын смотрел в микроскоп.
-- Друг за дружкой гоняются! Эти маленько другие... Кругленькие.
-- Все они -- кругленькие, длинненькие -- все на одну масть. Матери не
говори пока, што мы у меня их в крове видели.
-- Давай у меня посмотрим?
Отец внимательно поглядел на сына... И любопытство, и страх отразились
в глазах Ерина-старшего. Руки его, натруженные за много лет -- большие,
пропахшие смольем... чуть дрожали на коленях.
-- Не надо. Может, хоть у маленьких-то... Эх вы! -- Андрей встал, пнул
со зла табуретку. -- Вшей, клопов, личинок всяких -- это научились выводить,
а тут каких-то... меньше же гниды самой маленькой -- и ничего сделать не
можете! Где же ваша ученая степень!
-- Вшу видно, а этих... Как ты их?
Отец долго думал.
-- Скипидаром?.. Не возьмет. Водка-то небось покрепче... я ж пью, а
вон видел, што делается в крове-то!
-- Водка в кровь, что ли, поступает?
-- А куда же? С чего же дуреет человек?
Как-то Андрей принес с работы длинную тонкую иглу... Умылся, подмигнул
сыну, и они ушли в горницу.
-- Давай попробуем... Наточил проволочку -- может, сумеем наколоть
парочку.
Кончик проволочки был тонкий-тонкий -- прямо волосок. Андрей долго
ширял этим кончиком в капельку воды. Пыхтел... Вспотел даже.
-- Разбегаются, заразы... Нет, толстая, не наколоть. Надо тоньше, а
тоньше уже нельзя -- не сделать. Ладно, счас поужинаем, попробуем их
током... Я батарейку прихватил: два проводка подведем и законтачим.
Посмотрим, как тогда они будут...
И тут-то во время ужина нанесло неурочного: зашел Сергей Куликов,
который работал вместе с Андреем в "Заготзерне". По случаю субботы Сергей
был под хмельком, потому, наверно, и забрел к Андрею -- просто так.
В последнее время Андрею было не до выпивок, и он с удивлением
обнаружил, что брезгует пьяными. Очень уж они глупо ведут себя и говорят
всякие несуразные слова.
-- Садись с нами, -- без всякого желания пригласил Андрей.
-- Зачем? Мы вот тут... Нам што? Нам -- в уголку!..
"Ну чего вот сдуру сиротой казанской прикинулся?"
-- Как хочешь.
-- Дай микробов посмотреть?
Андрей встревожился.
-- Каких микробов? Иди проспись, Серега... Никаких у меня микробов
нету.
-- Чего ты скрываешь-то? Оружию, што ли, прячешь? Научное дело... Мне
мой парнишка все уши прожужжал: дядя Андрей всех микробов хочет уничтожить.
Андрей!.. -- Сергей стукнул себя в грудь кулаком, устремил свирепый взгляд
на "ученого". -- Золотой памятник отольем!.. На весь мир прославим! А я с
тобой рядом работал!.. Андрюха!
Зое Ериной, хоть она тоже не выносила пьяных, тем не менее лестно было,
что говорят про ее мужа -- ученый. Скорей по привычке поворчать при случае,
чем из истинного чувства, она заметила:
-- Не могли уж чего-нибудь другое присудить? А то -- микроскоп.
Свихнется теперь мужик -- ночи не спит. Што бы -- пылесос какой-нибудь
присудить... А то пропылесосить -- и нечем, не соберемся никак купить.
-- Кого присудить? -- не понял Сергей.
Андрей Ерин похолодел.
-- Да премию-то вон выдали... Микроскоп-то этот...
Андрей хотел было как-нибудь -- глазами -- дать понять Сергею, что...
но куда там! Тот уставился на Зою как баран.
-- Какую премию?
-- Ну премию-то вам давали!
-- Кому?
Зоя посмотрела на мужа, на Сергея...
-- Вам премию выдавали?
-- Жди, выдадут они премию! Догонют да ишо раз выдадут. Премию...
-- А Андрею вон микроскоп выдали... за ударную работу... -- Голос
супруги Ериной упал до жути -- она все поняла.
-- Они выдадут! -- разорялся в углу пьяный Сергей. -- Я в прошлом
месяце на сто тридцать процентов нарядов назакрывал... так? Вон Андрей не
даст соврать...
Все рухнуло в один миг и страшно устремилось вниз, в пропасть.
Андрей встал... Взял Сергея за шкирку и вывел из избы. Во дворе стукнул
его разок по затылку, потом спросил:
-- У тебя три рубля есть? До получки...
-- Есть... Ты за што меня ударил?
-- Пошли в лавку. Кикимора ты болотная!.. Какого хрена пьяный
болтаешься по дворам?.. Эх-х... Чурка ты с глазами.
В эту ночь Андрей Ерин ночевал у Сергея. Напились они с ним до соплей.
Пропили свои деньги, у кого-то еще занимали до получки.
Только на другой день, к обеду, заявился Андрей домой... Жены не было.
-- Где она? -- спросил сынишку
-- В город поехала, в эту... как ее... в комиссионку.
Андрей сел к столу, склонился на руки. Долго сидел так.
-- Ругалась?
-- Нет. Так, маленько. Сколько пропил?
-- Двенадцать рублей. Ах, Петька... сынок... -- Андрей Ерин, не
поднимая головы, горько сморщился, заскрипел зубами. -- Разве же в этом
дело?! Не поймешь ты по малости своей... не поймешь...
-- Понимаю: она продаст его.
-- Продаст. Да... Шубки надо. Ну ладно -- шубки, ладно. Ничего... Надо:
зима скоро. Учись, Петька! -- повысил голос Андрей. -- На карачках, но ползи
в науку -- великое дело. У тя в копилке мелочи нисколь нету?
-- Нету, -- сказал Петька. Может, соврал.
-- Ну и ладно, -- согласился Андрей. -- Учись знай. И не пей никогда...
Да они и не пьют, ученые-то. Чего им пить? У их делов хватает без этого.
Андрей посидел еще, покивал грустно головой... И пошел в горницу спать.
Миль пардон, мадам!
Когда городские приезжают в эти края поохотиться и спрашивают в
деревне, кто бы мог походить с ними, показать места, им говорят:
-- А вот Бронька Пупков... он у нас мастак по этим делам. С ним не
соскучитесь. -- И как-то странно улыбаются.
Бронька (Бронислав) Пупков, еще крепкий, ладно скроенный мужик,
голубоглазый, улыбчивый, легкий на ногу и на слово. Ему за пятьдесят, он был
на фронте, но покалеченная правая рука -- отстрелено два пальца -- не с
фронта: парнем еще был на охоте, захотел пить (зимнее время), начал долбить
прикладом лед у берега. Ружье держал за ствол, два пальца закрывали дуло.
Затвор берданки был на предохранителе, сорвался и -- один палец отлетел
напрочь, другой болтался на коже. Бронька сам оторвал его. Оба пальца --
указательный и средний -- принес домой и схоронил в огороде. И даже сказал
такие слова:
-- Дорогие мои пальчики, спите спокойно до светлого утра.
Хотел крест поставить, отец не дал.
Бронька много скандалил на своем веку, дрался, его часто и нешуточно
бивали, он отлеживался, вставал и опять носился по деревне на своем
оглушительном мотопеде ("педике") -- зла ни на кого не таил. Легко жил.
Бронька ждал городских охотников, как праздника. И когда они приходили,
он был готов -- хоть на неделю, хоть на месяц. Места здешние он знал как
свои восемь пальцев, охотник был умный и удачливый.
Городские не скупились на водку, иногда давали деньжат, а если не
давали, то и так ничего.
-- На сколь? -- деловито спрашивал Бронька.
-- Дня на три.
-- Все будет, как в аптеке. Отдохнете, успокоите нервы.
Ходили дня по три, по четыре, по неделе. Было хорошо. Городские люди --
уважительные, с ними не манило подраться, даже когда выпивали. Он любил
рассказывать им всякие охотничьи истории.
В самый последний день, когда справляли отвальную, Бронька приступал к
главному своему рассказу.
Этого дня он тоже ждал с великим нетерпением, изо всех сил крепился...
И когда он наступал, желанный, с утра сладко ныло под сердцем, и Бронька
торжественно молчал.
-- Что это с вами? -- спрашивали.
-- Так, -- отвечал он. -- Где будем отвальную соображать? На бережку?
-- Можно на бережку.
... Ближе к вечеру выбирали уютное местечко на берегу красивой
стремительной реки, раскладывали костерок. Пока варилась щерба из чебачков,
пропускали по первой, беседовали.
Бронька, опрокинув два алюминиевых стаканчика, закуривал...
-- На фронте приходилось бывать? -- интересовался он как бы между
прочим. Люди старше сорока почти все были на фронте, но он спрашивал и
молодых: ему надо было начинать рассказ.
-- Это с фронта у вас? -- в свою очередь спрашивали его, имея в виду
раненую руку
-- Нет. Я на фронте санитаром был. Да... Дела-делишки... -- Бронька
долго молчал. -- Насчет покушения на Гитлера не слышали?
-- Слышали.
-- Не про то. Это когда его свои же генералы хотели кокнуть?
-- Да.
-- Нет. Про другое.
-- А какое еще? Разве еще было?
-- Было. -- Бронька подставлял свой алюминиевый стаканчик под бутылку.
-- Прошу плеснуть. -- Выпивал. -- Было, дорогие товарищи, было. Кха! Вот
настолько пуля от головы прошла. -- Бронька показывал кончик мизинца.
-- Когда это было?
-- Двадцать пятого июля тыща девятьсот сорок третьего года. -- Бронька
опять надолго задумывался, точно вспоминал свое собственное, далекое и
дорогое.
-- А кто стрелял?
Бронька не слышал вопроса, курил, смотрел на огонь.
-- Где покушение-то было?
Бронька молчал.
Люди удивленно переглядывались.
-- Я стрелял, -- вдруг говорил он. Говорил негромко, еще некоторое
время смотрел на огонь, потом поднимал глаза... И смотрел, точно хотел
сказать: "Удивительно? Мне самому удивительно!" И как-то грустно усмехался.
Обычно долго молчали, глядели на Броньку. Он курил, подкидывая палочкой
отскочившие угольки в костер... Вот этот-то момент и есть самый жгучий.
Точно стакан чистейшего спирта пошел гулять в крови.
-- Вы серьезно?
-- А как вы думаете? Что я, не знаю, что бывает за искажение истории?
Знаю. Знаю, дорогие товарищи.
-- Да ну ерунда какая-то...
-- Где стреляли-то? Как?
-- Из "браунинга"... Вот так -- нажал пальчиком, и -- пук! -- Бронька
смотрел серьезно и грустно -- что люди такие недоверчивые. Он же уже не
хохмил, не скоморошничал.
Недоверчивые люди терялись.
-- А почему об этом никто не знает?
-- Пройдет еще сто лет, и тогда много будет покрыто мраком. Поняли? А
то вы не знаете... В этом-то вся трагедия, что много героев остаются под
сукном.
-- Это что-то смахивает на...
-- Погоди. Как это было?
Бронька знал, что все равно захотят послушать. Всегда хотели.
-- Разболтаете ведь?
Опять замешательство.
-- Не разболтаем...
-- Честное партийное?
-- Да не разболтаем! Рассказывайте.
-- Нет, честное партийное? А то у нас в деревне народ знаете какой...
Пойдут трепать языком.
-- Да все будет в порядке! -- Людям уже не терпелось послушать. --
Рассказывайте.
-- Прошу плеснуть. -- Бронька опять подставлял стаканчик. Он выглядел
совершенно трезвым. -- Было это, как я уже сказал, двадцать пятого июля
сорок третьего года. Кха! Мы наступали. Когда наступают, санитарам больше
работы. Я в тот день приволок в лазарет человек двенадцать... Принес одного
тяжелого лейтенанта, положил в палату... А в палате был какой-то генерал.
Генерал-майор. Рана у него была небольшая -- в ногу задело, выше колена.
Ему как раз перевязку делали. Увидел меня тог генерал и говорит:
-- Погоди-ка, санитар, не уходи.
Ну, думаю, куда-нибудь надо ехать, хочет, чтоб я его поддерживал. Жду.
С генералами жизнь намного интересней: сразу вся обстановка как на ладони.
Люди внимательно слушают. Постреливает, попыхивает веселый огонек;
сумерки крадутся из леса, наползают на воду, но середина реки, самая
быстрина, еще блестит, сверкает, точно огромная длинная рыбина несется
серединой реки, играя в сумраке серебристым телом своим.
-- Ну перевязали генерала... Доктор ему: "Вам надо полежать!" -- "Да
пошел ты!" -- отвечает генерал. Это мы докторов-то тогда боялись, а
генералы-то их -- не очень. Сели мы с генералом в машину, едем куда-то.
Генерал меня расспрашивает: откуда я родом? Где работал? Сколько классов
образования? Я подробно все объясняю: родом оттуда-то (я здесь родился),
работал, мол, в колхозе, но больше охотничал. "Это хорошо, -- говорит
генерал. -- Стреляешь метко?" Да, говорю, чтоб зря не трепаться: на
пятьдесят шагов свечку из винта погашу. А насчет классов, мол, не густо:
отец сызмальства начал по тайге с собой таскать. Ну ничего, говорит, там
высшего образованья не потребуется. А вот если, говорит, ты нам погасишь
одну зловредную свечку, которая раздула мировой пожар, то Родина тебя не
забудет. Тонкий намек на толстые обстоятельства. Поняли?.. Но я пока не
догадываюсь.
Приезжаем в большую землянку. Генерал всех выгнал, а сам все меня
расспрашивает. За границей, спрашивает, никого родных нету? Откуда, мол!
Вековечные сибирские... Мы от казаков происходим, которые тут недалеко
Бий-Катунск рубили, крепость. Это еще при царе Петре было. Оттуда мы и
пошли, почесть вся деревня...
-- Откуда у вас такое имя -- Бронислав?
-- Поп с похмелья придумал. Я его, мерина гривастого, разок стукнул за
это, когда сопровождал в ГПУ в тридцать третьем году.
-- Где это? Куда сопровождали?
-- А в город. Мы его взяли, а вести некому. Давай, говорят, Бронька, у
тебя на него зуб -- веди.
-- А почему, хорошее ведь имя?
-- К такому имю надо фамилию подходящую. А я -- Бронислав Пупков. Как
в армии перекличка, так -- смех. А вон у нас -- Ванька Пупков, -- хоть бы
што.
-- Да, так что же дальше?
-- Дальше, значит, так. Где я остановился?
-- Генерал расспрашивает...
-- Да. Ну расспросил все, потом говорит: "Партия и правительство
поручают вам, товарищ Пупков, очень ответственное задание. Сюда, на
передовую, приехал инкогнито Гитлер. У нас есть шанс хлопнуть его. Мы,
говорит, взяли одного гада, который был послан к нам со специальным
заданием. Задание-то он выполнил, но сам влопался. А должен был здесь
перейти линию фронта и вручить очень важные документы самому Гитлеру.
Лично. А Гитлер и вся его шантрапа знают того человека в лицо".
-- А при чем тут вы?
-- Кто с перебивом, тому -- с перевивом. Прошу плеснуть. Кха! Поясняю:
я похож на того гада как две капли воды. Ну и -- начинается житуха, братцы
мои! -- Бронька предается воспоминаниям с таким сладострастием, с таким
затаенным азартом, что слушатели тоже невольно испытывают приятное,
исключительное чувство. Улыбаются. Налаживается некий тихий восторг. --
Поместили меня в отдельной комнате тут же, при госпитале, приставили двух
ординарцев... Один -- в звании старшины, а я -- рядовой. Ну-ка, говорю,
товарищ старшина, подай-ка мне сапоги. Подает. Приказ -- ничего не сделаешь,
слушается. А меня тем временем готовят. Я прохожу выучку...
-- Какую?
-- Спецвыучку. Об этом я пока не могу распространяться, подписку
давал. По истечении пятьдесят лет -- можно. Прошло только... -- Бронька
шевелил губами -- считал. -- Прошло двадцать пять. Но это -- само собой.
Житуха продолжается! Утром поднимаюсь -- завтрак: на первое, на второе,
третье. Ординарец принесет какого-нибудь вшивого портвейного, а я его кэк
шугану!.. Он несет спирт, его в госпитале навалом. Сам беру разбавляю, как
хочу, а портвейный -- ему. Так проходит неделя. Думаю, сколько же это будет
продолжаться? Ну вызывает наконец генерал. "Как, товарищ Пупков?" Готов,
говорю, к выполнению задания! Давай, говорит. С Богом, говорит. Ждем тебя
оттуда Героем Советского Союза. Только не промахнись Я говорю, если я
промахнусь, я буду последний предатель и враг народа! Или, говорю, лягу
рядом с Гитлером, или вы выручите Героя Советского Союза Пупкова Бронислава
Ивановича. А дело в том, что намечалось наше грандиозное наступление. Вот
так, с флангов, шла пехота, а спереди -- мощный лобовой удар танками.
Глаза у Броньки сухо горят, как угольки, поблескивают. Он даже
алюминиевый стаканчик не подставляет -- забыл. Блики огня играют на его
суховатом правильном лице -- он красив и нервен.
-- Не буду говорить вам, дорогие товарищи, как меня перебросили через
линию фронта и как я попал в бункер Гитлера. Я попал! -- Бронька встает. --
Я попал!.. Делаю по ступенькам последний шаг и оказываюсь в большом
железобетонном зале. Горит яркий электрический свет, масса генералов... Я
быстро ориентируюсь: где Гитлер? -- Бронька весь напрягся, голос его рвется,
то срывается на свистящий шепот, то неприятно, мучительно взвизгивает. Он
говорит неровно, часто останавливается, рвет себя на полуслове, глотает
слюну...
-- Сердце вот тут... горлом лезет. Где Гитлер?! Я микроскопически
изучил его лисиную мордочку и заранее наметил куда стрелять -- в усики. Я
делаю рукой "Хайль Гитлер!". В руке у меня большой пакет, в пакете --
"браунинг", заряженный разрывными отравленными пулями. Подходит один
генерал, тянется к пакету: давай, мол. Я ему вежливо ручкой -- миль пардон,
мадам, только фюреру. На чистом немецком языке говорю: фьюрэр! -- Бронька
сглотнул. -- И тут... вышел он. Меня как током дернуло... Я вспомнил свою
далекую родину. Мать с отцом... Жены у меня тогда еще не было... -- Бронька
некоторое время молчит, готов заплакать, завыть, рвануть на груди рубаху:
-- Знаете, бывает, вся жизнь промелькнет в памяти... С медведем нос к носу
-- тоже так. Кха!.. Не могу! -- Бронька плачет.
-- Ну? -- тихо просит кто-нибудь.
... ... ...
Продолжение "Рассказы" Вы можете прочитать здесь
Читать целиком |
Рассказы