Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Капкин, Петр - Капкин - В ноздре пирамидона

Проза и поэзия >> Проза 90-х годов >> Капкин, Петр
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Петр Капкин. В ноздре пирамидона

---------------------------------------------------------------

© Copyright Петр Капкин

Изд: Сборник рассказов и пьес. -- М.: ИМА-Пресс, 1990.-- 112 с.

Date: 16 Jun 2000

---------------------------------------------------------------

НАШ СОВРЕМЕННИК


     Он ходил кругами и восьмерками... заглянул в книжный шкаф -- никого, посмотрел на антресолях -- и там никого, в посудном шкафу тщательно просмотрел каждую кружку и все без исключения глубокие тарелки... -- даже в огромной фарфоровой супнице никого не оказалось: поискал в ванной, прихожей -- результат тот же. Покрутил ручку настройки транзистора, но ни от Би-Би-Си, ни от программы "Орбита" положительного ответа не добился. Выбежал из дому: помчался по городу, просматривая щиты объявлений -- и здесь нет.

     Когда пришла ночь и на небо высыпали звезды, проверил с помощью подзорной трубы каждый квадратный сантиметр ночного неба -- нет и никогда не было.

     Купил билет на самолет -- улетел на Восток, пересел на теплоход -- уплыл на Север. Целый год путешествовал: с поезда пересел на собачью упряжку, с автобуса на вертолет. Весь год не мылся, не брился. Стали ловить. Ушел в горы. Живет в пещере, просто, без затей, вегетарианец, сыроед, простой снежный человек. Наш современник.
БЕЗОТВЕТНЫЙ ПОЦЕЛУЙ


     Они сидели на деревянной некрашеной скамейке в старом запущенном парке.

     Он был в костюме полувоенного покроя цвета хаки. Она -- в трикотажном физкультурном костюме. Сидели молча, думали каждый о своем, но между тем чувствуя присутствие друг друга, хотя и сидели не прижавшись. Он вспоминал детство: большерукого, похожего на гориллу отца, регулярные субботние порки и рождественские подарки, которые его сухонькая мать подкладывала ему под подушку. А Она думала о Нем не то чтобы с неприязнью, но с каким-то необъяснимым для нее раздражением: "Уставился в одну точку и ничего вокруг себя не видит".

     Мимо пролетал Карлсон с бутылкой пива под мышкой, важный и сосредоточенный. Он встрепенулся и крикнул вдогонку пропеллеру: "Почем пиво?" -- крикнул так, без желания получить ответ (пива Он не любил). Карлсон было уже скрылся, вися темной удаляющейся точкой высоко над домами, но все же, видимо, услышал крик, так как развернулся и, пролетая на бреющем полете мимо скамейки, выпалил как из пулемета: "Шестьдесят копеек, "Праздрой", в Бабушкине, у станции", -- и улетел. Но Он не слышал ничего, так как опять недвижно уставил свой взгляд куда-то вперед и вниз. Она все слышала, но никак не отреагировала -- ни взглядом, ни движением.

     Они сидели молча... Стемнело. Пошел дождь со снегом. Они встали, не сговариваясь, но одновременно, и пошли в разные стороны... Они уже скрылись друг от друга на расстояние ружейного выстрела, и стороннему наблюдателю ни за что бы не пришло в голову, что полчаса назад Они сидели на одной скамье в парке. Они любили ходить так же, как и сидеть. и шли долго и с удовольствием; вышли из города -- Он на одно шоссе, Она на противоположное. Его подбросил до моря водитель рефрижератора. Ее -- до другого моря -- автобус с туристской группой. Они сели в пароходы, обогнули земной шар... вылезли из вагонов поездов противоположных вокзалов и пошли в парк -- присели одновременно на старую некрашеную скамью и, взглянув друг на друга, улыбнулись...

     Он сидел теперь так же, смотря вдаль, и думал с нежностью о детстве. Она думала о Нем, но уже без раздражения -- думала тепло и нежно...

     Карлсон взял подзорную трубу и, найдя в старом парке скамейку, где Они сидели, послал им безответный воздушный поцелуй.
ТЫ И ВЫ


     "Ты" -- говорят нам, и мы говорим "Ты", когда между нами существует незримое соглашение: мы оба считаем себя хорошими или нас обоих считают плохими.

     "Вы" -- другое дело. "Вы", "здравствуйте" значит "Вы". Я знаю, что в Вас двое: хороший и плохой, я объективен и Вы объективны.

     "Вы" -- снимаю шляпу.

     "Вы" -- снимаете тоже.
В ЛЕСУ СТОЯЛА ЕЛЬ


     Стоял зимний лес. В лесу стояла ель. Ель была темная и большая. На ней лежал снег. Под елью жила лиса. На верху ели на толстой ветке сидел ворон. Ворон сидел неподвижно, и на его голову нападал снег. Снег на голове ворона слежался и был похож на чалму, поэтому ворон был похож на восточного мудреца. Лиса, которая жила под елью, видела ворона два раза в день: утром, когда шла охотиться на зайцев, и вечером, когда возвращалась с охоты. Лиса думала, что ворон околел, и не обращала на него внимания. Ей было некогда: было холодно и постоянно хотелось есть -- зайцы попадались редко, а нора была тесная и холодная...

     Однажды в лес пришли люди, и один из них сказал, показывая на ель: "Давайте срубим эту: я такой большой елки не видал". Другие согласились и стали пилить ель. Лисы в норе не было -- она охотилась. Ворон сидел неподвижно в белой чалме из снега. Когда ель упала, ворон упал вместе с ней. Один из людей увидел на ветке ворона и сказал: "Падаль". А другой подошел и пнул ногой так, что ворон отлетел к лисьей норе. Лиса возвращалась с охоты и увидела следы лыж, постояла, понюхала, поняла, что люди ушли, и направилась к норе. Она издалека заметила, что ели нет, а у пня перед входом в нору лежит что-то черное. Она осторожно подошла, -- это был не капкан, как она думала: на разрыхленном снегу лежал ворон, -- он лежал навзничь, из головы у него капала густая темная кровь. Лиса подошла поближе -- ей хотелось есть, но ворон был живой и смотрел неподвижно на лису -- лиса испугалась и заскулила. "Каррх..." -- хрипло раздалось по лесу, -- лису охватил ужас, и она убежала...

     Стоял лес. На месте могучей ели торчал изуродованный остаток, рядом лежал старый ворон. Он околел, у его головы на разрыхленном снегу темнело бугристое пятнышко льда. Где-то в лесу скулила лиса. Наверное, ей было холодно.
СОЧЕЛЬНИК


     Стол был дубовый, с двумя тумбами. В одной -- шарики пинг-понга, в другой топоры. Стол стоял в темной комнате без окна. Комната была заперта и открывалась раз в году -- в Сочельник.

     Сочельник. Дед Онуфрий идет к хозяину за ключами от темной комнаты. Хозяин дает ключи и наказывает: "Руби большую, да больше двух шариков не бери". Дед открывает комнату, смахивает пыль со стола, отпирает ящики и берет один топор и два шарика. Стоит в раздумчивости и берет третий шарик (и так каждый год -- шариков много, хозяин и не заметит).

     Дед Онуфрий запрягает Лохматку -- толстого мерина и с топором плюхается в сани. За ним бегут Макарка и Федотка. "Отстаньте!" -- кричит дед, но ребята бегут. Тогда дед бросает им один шарик. Как всегда его ловит Федотка и отстает -- стоит, разглядывает и щурится от удовольствия. Но Макарка бежит еще пуще, дед Онуфрий ругается и бросает второй шарик. Макарка неуклюже пытается его поймать, но шарик исчезает бесследно среди белых сугробов. Макарка бежит. И дед, осердясь, бросает третий шарик -- Макарка ловит. "Дурень!" -- ворчит дед и хлещет Лохматку. Мерин переходит на галоп, но выдыхается быстро и дальше идет шагом. В лесу Онуфрий срубает первую попавшуюся ель недалеко от края посадки, валит на сани и едет назад. По дороге ему приходится толкать сани: Лохматка выдохся и еле тащится. Наконец дом. Елку ставят в крестовину, Макарка и Федотка принимаются наряжать: вешают два пинг-понговых шарика, Федотка красный (он выкрасил его свекольным соком с клеем), Макарка вешает черный (выкрашен сажей с клеем). Приходит хозяин с плеткой, мальчики снимают портки: хозяин два раза резко взмахивает плеткой -- на попках остаются багровые рубцы. Рубцы симметричны. Дед Онуфрий лежит в закутке у камина, у него страшно ломит зубы -- застудил в лесу. Звонит колокольчик, дед кряхтит, поднимается и идет в холл, где стоит елка. Под елкой на детском стульчике сидит хозяин с бутылкой водки, рядом валяется плетка. "На", -- протягивает хозяин водку Онуфрию. Тот берет бутылку, отбивает левой ладонью горлышко и пьет. "Молодец, -- одобряет хозяин, -- ну, ступай". Онуфрий идет в закуток и валится на нары у камина. Зубы отпускает. Онуфрий засыпает. И так каждый год, в Сочельник... каждый год начинается необъяснимое -- все привыкли и уже не боятся, как раньше.

     Наступает Новый год -- у Федотки и Макарки каникулы, они уезжают вместе со школой в Суздаль. Хозяин Сергей Семеныч получает от жены телеграмму из Адлера: "Вылетаю 15.30" -- и едет встречать. Анна Сергеевна каждый год перед Сочельником берет отпуск и приезжает уже в новом году -- сердце у Анны Сергеевны слабое и ей страхи в Сочельник противопоказаны. Онуфрий Петрович с Нового года выходит с больничного (заболевает он обычно за день до Сочельника) и идет читать лекции по диалектологии в пединституте, где работает уже пятидесятый год. Лохматка странным образом исчезает, исчезает и дом с мезонином, и в новом году все просыпаются в обыкновенной девятиэтажке в Медведкове.

     Анна Сергеевна никогда не видела дома с мезонином, но ей рассказывали дети -- Макарка и Федотка, муж Сергей Семеныч Хозяин молчит, а на россказни ребят машет рукой: пустое! Онуфрий Петрович на вопрос Анны Сергеевны делает удивленное лицо.
ПЛАСТИЛИН


     На улице была весна, почти лето. Люди, не привыкшие еще к новой погоде, парились в пальто и шубах.

     Сысоев вздыхал, сидя на лавочке железнодорожной станции, ждал электричку. Грязный худой кот лежал на другой лавочке, грелся. Сысоев сидел так же, когда по лестнице на платформу поднялись два человека в черных плащах и черных шляпах, подошли к нему, взяли за руки и потащили к машине, зеленому армейскому газику. Сысоев пытался сопротивляться, но как-то вяло, машинально, и его быстро затащили в машину. Люди на остановке автобуса и ожидающие поезда на платформе ничего не заметили. Правда, один мальчик, лет пяти, ковыряясь в носу, дернул за рукав отца: "Пап, а зачем дяденьку схватили?" Отец рассеянно посмотрел на сына и легонько стукнул по пальцам: "Не ковыряй в носу! Неприлично", -- и уткнулся в газету. Мальчик смотрел, пока машина не скрылась из виду, поковырял в носу и заплакал. "Ты чего?" -- оторвался от газеты отец. "Его убьют", -- всхлипнул мальчик. "Кого?" -- недоуменно посмотрел на сына отец. "Дяденькууу", -- протянул мальчик и зарыдал. "Ты чего это болтаешь?" -- строго спросил отец и внимательно посмотрел на сына. "Я не болтаю, это шпионы его увезли", -- всхлипывал мальчик. "Кого увезли? Можешь ты мне, наконец, сказать? А?"

     "Дяденьку, он сидел, а они его схватили и увезли". "Хм-хм, -- значительно загмыкал отец. -- По-твоему, шпионы? Гм, гм, хм, хм. Не может быть, -- твердо ответил он себе, -- шпионов быть не может в нашем поселке. У нас дачники живут. Ты что-то напутал. Ну, признайся, напутал? -- проговорил отец, и слегка улыбнулся. -- Ну подумай сам, садовая голова. Откуда в Брюховке, в дачном поселке, могут быть шпионы? А?"

     Мальчик затрясся от рыданий, слезы струями катились по его лицу: "Они не с поселка, они шпионы, на машине приехали". "Да? -- изумился отец. -- Что ж ты сразу-то не сказал? Что ж ты молчал? Почему ты не закричал: шпионы, шпионы, шпионы, шпионы, шпионы", -- вдруг скороговоркой заговорил отец.

     "Я боялся, -- сказал мальчик, -- они злые, они меня бы убили!"

     "Да, да, сынок, ты правильно сделал. Но ты хотя бы запомнил, во что они были одеты?"

     "В черных плащах и шляпах. Один с палкой", -- сказал мальчик и вдруг с ужасом посмотрел на отца. "Ты что, мальчик? Сынок, что ты?" -- ласково спросил отец, лысеющий тридцатипятилетний мужчина. Мальчик оцепенел, стоя с широкими от ужаса, заплаканными глазами, как приговоренный перед палачом. "Ну чего ты, детка?" -- полушутливо спросил отец, и вдруг лицо его одеревенело, глаза округлились и вылезли из орбит, рот скорчился в гримасе ненависти. Он взял мальчика за руку и повел его к выходу с платформы. Мальчик послушно пошел за ним с покорным видом и смертельно бледным лицом. Он шел за отцом механически, держа свою маленькую руку, похожую на тормозной рычаг в руке шофера, в отцовском кулаке со вздувшимися венами. Они сошли с платформы, и тут подошла та же самая зеленая машина -- военный газик. Дверца открылась -- никто не вышел. "Садитесь быстрее!" -- сказали из кабины. Отец схватил ребенка за плечи, с размаху бросил внутрь и быстро захлопнул дверь...

     Была весна, почти лето. По платформе ходил худой облезлый кот и мурлыкал. Круглые станционные часы не работали -- не было стрелок. Лысеющий мужчина сидел на скамейке и лепил фигурки из пластилина: на крышке от картонной коробки размером со среднюю книгу стоял миниатюрный станционный домик, капля в каплю похожий на оригинал. Он стоял на миниатюрной платформе, выдержанной с ним по масштабу, как и все, что было вылеплено: маленькие лавочки, электрические часы без стрелок и название станции -- "Брюховская" -- маленькими аккуратными буковками. На перроне стояли две фигурки в плащах из черного пластилина и шляпах из него же. Они шевелились. Присмотревшись, можно было заметить фигурку маленького мальчика с вывернутыми руками и спиной в искусно вылепленных кровавых подтеках. Неподалеку от пластилиновой станции, здесь же, на картоне, стоял маленький автомобиль из зеленого пластилина. Кажется, он урчал. Да, да... у него работал мотор. Скульптор вдруг взял фигурки в черных плащах, зажав их головы между пальцами, и сунул в автомобиль...

     Когда лысеющий мужчина шел со станции домой, на Вокзальной улице, у магазина коопторга он заметил большую толпу. Он подошел. Люди стояли кольцом. Приподнявшись на цыпочки, мужчина поверх голов увидел: на асфальте, в центре толпы, скрючилась расплющенная детская фигурка в луже крови. Мужчина довольно хмыкнул и отошел...

     В доме никого не было. Мужчина радостно засмеялся и хлопнул себя по бокам, потом закурил. Курил он долго, пока не пришла жена. Жена пришла позже обычного. "Слышишь, Сергей!" -- с порога сказала жена испуганным тихим голосом и робко посмотрела на мужа. "Чего?" -- зевнул Сергей Сергеевич Анциферов. "Сережа, что творится! Убийство за убийством. Сегодня опять шесть человек убили..." "Ну, не шесть, а двоих, -- укорил муж, --- врать грешно, дорогая... Ну, что, пластилину принесла мне?" -- добавил он, испытующе глядя в лицо жены. "Принесла", -- прошептала жена, заплакала и отвернулась. "Что ты, что ты? -- сказал Сергей Сергеич подойдя к жене сзади и обнимая за плечи. -- Что ты, милая, рыдаешь?" -- повторил он. "Страшно, Сережа, страшно мне... За этот год уже человек сто убили..." "Ну, что ты, и не сто вовсе, а девяносто четыре, -- успокаивающе сказал Анциферов. -- Не плачь, -- добавил он и легонько шлепнул жену по заду. -- Пластилин в сумке?" "Да, -- сказала жена и заплакала сильнее. -- Я как покупаю пластилин, так всегда продавщицу из "Детского мира" вспоминаю, ее первую убили. Я же тогда купила пластилин, а она мне дала пачку без одной штуки. Там красного не было. А ты тогда еще сказал: "Ничего, Катя, пусть она подавится красным. Ладно, -- говоришь, -- я и без красного обойдусь. Красное внутри должно быть и снаружи не обязательно." "Да ладно тебе расстраиваться из-за пустяков, -- добродушно-строго пожурил жену Сергей Сергеич, -- ты бы лучше погуляла или к соседке сходила". "Ладно, Сережа, не буду тебе мешать. Пойду к Макаровым". "Иди-иди", -- сказал Анциферов и оскалил в улыбке прокуренные зубы. Когда жена ушла, Анциферов закрылся на ключ, задернул шторы, включил красный свет для фотопечати и достал пластилин.

     Он смешал несколько кусков желтого, белого и оранжевого и долго разминал: размял и скатал в шар в четыре раза больше бильярдного. Лепил он быстро: отрывал куски пластилина от шара и складывал их в кучку. Он даже не лепил, а вырезал из пластилина, как из дерева. Вырезал продолговатый нос с широкими ноздрями, крупные глаза и маленькие уши. Когда был вылеплен подбородок, стало видно, что Анциферов лепил автопортрет. Портрет вылеплялся удивительно быстро. Когда Анциферов вылепил рот, губы у скульптуры разжались, и властный голос послышался из нее: "Не тяни, торопись!" Рот закрылся, глаза забегали. Анциферов лепил быстро, очень быстро. Долепив левую пятку, Сергей Сергеич снял со шкафа картонку с фигурками и поставил на нее своего пластилинового двойника...

     Жена Анциферова -- Катя -- сидела со своей подругой Макаровой на диване -- смотрели телевизор. Вдруг фильм прервался, и на экране вспыхнул черный круг. Женщины вздрогнули от ужаса и впились глазами в телевизор. Появился диктор и бесстрастным голосом произнес, что час назад при невыясненых обстоятельствах был убит Сергей Сергеевич Анциферов, скульптор-надомник, известный всей области мастер-умелец. Имеющих какие-либо сведения, касающиеся убийства, просим сообщить в горотдел милиции. Показали фотографию убитого, но женщины ее не видели: Екатерина Анциферова билась в истерике, а Макарова успокаивала ее, поливая водой из ковша...

     На следующий день приехал из годовой командировки Макаров. "Какой ты красивый", -- радостно проговорила Макарова, обнимая мужа, но вдруг закусила нижнюю губу и обернулась на сидящую в кресле подругу. "Я слышал", -- предупредил жену Макаров и покрутил на указательном пальце черную кожаную шляпу...

     "Успокойся, Катя. Нужно держаться", -- сказал Макаров и легонько хлопнул ее по заду, как, бывало, делал покойник. Катя посмотрела на Макарова и отшатнулась: на деревянном лице его тускло светили выпуклые глаза, отливая в зрачках серебром; тонкогубая улыбка лишь подчеркивала жуткое выражение глаз. "Пойдем, Катя", -- мягко сказал Макаров и взял Анциферову за руку...

     В доме был прохладный полумрак. Дверь кабинета покойного мужа была распахнута. В кабинете кто-то сидел в кресле мужа и курил. "Ой!" -- сказала Катя. "Не бойся, -- успокоил ее Макаров, -- это свои". Катя вцепилась в руку спутника. В кресле сидел Сысоев, убитый десять месяцев назад. "Это Сы..." -- сказала Катя и рухнула на пол. "Да, Сысоев", -- подтвердил человек в кресле и затянулся. Через спинку стула рядом с креслом был перекинут черный плащ, на столе у пепельницы лежала черная шляпа. "Ну, как дела, Макаров?" -- спросил Сысоев. "В порядке", -- ответил Макаров, взял шляпу со стола и надел на Сысоева. "Пора убираться, -- добавил он, -- минут через сорок нагрянет милиция". Сысоев взял со стола картонку с пластилиновыми фигурками и поставил на пол. Они быстро стали уменьшаться, уменьшились соответственно пластилиновому газику, прыгнули в него, и тут вошла милиция.

     "Еще одна жертва", -- прохрипел майор с рыжими усами. "Насильственная смерть наступила полчаса назад", -- сказал врач и задумчиво постучал по коробке с пластилином...
СВЕРНУ В КАКУЮ-ТО ПОДВОРОТНЮ


     Сверну в какую-то подворотню -- там будет колодец двора, подниму голову и увижу Большую Медведицу и Полярную звезду. Запомню, где Север, -- выйду из подворотни и пойду прямо на Север. На пути окажется афишная тумба, я вскарабкаюсь на нее и спущусь с другой стороны; на пути окажется дом -- я влезу на крышу по водосточной трубе (труба будет плохо прикручена, и я смогу упасть, но не упаду), я влезу на крышу и посмотрю вверх: "Да, я взял правильное направление", -- и спущусь по пожарной лестнице. На пути моем будет городское озеро (наверное, Останкинский пруд), я подойду к берегу и найду лодку(плавать я не умею). Я переплыву озеро -- на пути у меня будет Останкинская башня: я куплю билет на смотровую площадку, а там, на площадке, скажу работникам телебашни, что я монтажник и должен проверить, как закреплен флаг, -- мне откроют дверь к винтовой лестнице; я поднимусь к мачте, на которой держится флаг, и спущусь с северной стороны: я узнаю ее по флюгеру, который рядом с флагом (потому что небо будет в тучах), я спущусь по сизальскому канату: один конец привяжу к башне, а другим себя за ноги и прыгну, канат длиной 536 метров -- на метр короче башни. Внизу я отвяжу себя и пойду через парк, там я перелезу через двадцать деревьев и два забора и выйду на окружную дорогу, рядом с постом ГАИ, я подожду, когда зажжется зеленый, и выйду за город. А там все просто, там будут леса и дороги, там уже легко... там уже до Севера рукой подать, до Севера, до Северного полюса, где Полярная звезда висит низко-низко и прямо-прямо над головой.
АППАРАТ СОЧУВСТВИЯ


     Алкен шла как обычно, быстро семеня прямыми ногами. Я в это время сидел на крыше и все видел. Она подошла к киоску "Мороженое", купила пачку "Явы" за сорок копеек, зашла за будку и стала курить. Я спустился по водосточной трубе и подкрался к ней поближе. Лицо ее с большими глазами и припухлыми чуть-чуть губами было печально. Она грызла спичку, держа ее у рта левой рукой, в тонких пальцах правой была потухшая сигарета. Мне показалось, что Алкен сейчас заплачет. Сердце мое судорожно забилось, и я сам чуть не заплакал, но объявиться не решился, стоял и смотрел, боясь, что она сейчас уйдет. Алкен что-то мучило, я хотел знать, что тревожит ее сейчас, что заставляет печалиться. Она вдруг подняла глаза, глядя прямо в мою сторону (у нее очень чуткая нервная система), что я даже не успел настроить аппарат сочувствия. Алкен скользнула по мне взглядом, но меня не увидела. Глаза ее застилали слезы. В смятении я сильно сжал аппарат рукой, так, что он треснул. "Плевать", -- равнодушно подумал я, бессмысленно посмотрел на него, не понимая, зачем он мне нужен. "Как бездушный аппарат может помочь человеку?" -- вдруг пронзила меня острая и гневная мысль, я сильно разозлился, сильно размахнулся и бросил аппарат в сторону парка. Невольно провожая его взглядом, я вдруг увидел, что аппарат изменил направление на противоположное и летит прямо на меня. Он летел очень быстро, так, что я едва успел пригнуться. Пролетев надо мной, аппарат вдруг ударил в спину толстого дядьку в кожаном пальто -- так сильно, что дядька подскочил на полметра, пальто у него расстегнулось, и из внутренних карманов его стали выскакивать светлые бумажные листочки. Выскочив из карманов, бумажки взмыли вверх и, выстроившись клином, стали пикировать на прохожих, влетая им прямо в руки. Я посмотрел на Алкен -- и Алкен держала в руках листочек.

     Я решился к ней подойти.

     -- Ой, Петькен, ты видел? -- спросила меня Алкен, она счастливо улыбалась.

     -- Нет, я только подошел, -- соврал я, -- а что случилось?

     -- Ой, ты знаешь! Я на "Синюю птицу" шла, подхожу к театру, лезу в карман -- а билета нет. Обыскалась вся -- нет билета. Так хотела "Синюю птицу" посмотреть, -- вздохнула Алкен. -- И вдруг подходит ко мне толстый дядька. "Девушка, вам на "Синюю птицу" билет не нужен? Пять рублей". А у меня всего два рубля. Расстроилась ужасно. Чуть не реву. Стою, курю, и вдруг этот дядька как подпрыгнет, а из карманов у него вдруг билеты полезли и один прямо мне в руки. Гляжу -- а это мой! Тот, который потеряла! Представляешь?!

     -- Да ну? -- недоверчиво сказал я.

     -- Ты что? Не веришь?! -- Алкен чуть не заплакала.

     -- Да ты что! Конечно, верю, -- испугался я. -- Иди, а то опоздаешь.

     -- Ну, ладно, Петькен, пока! -- подарила мне Алкен улыбку и пошла к театру. Я подождал, пока она скрылась за дверью в фойе, выкурил восемь сигарет и пошел домой. На душе было грустно-грустно, хоть плачь. Я сунул руку в карман -- аппарат сочувствия был на месте, я достал его, посмотрел на свет: цел и невредим, ни одной царапины.
В НОЗДРЕ ПИРАМИДОНА


     Вымерли бронтозавры! Перебили морских коров! Впрочем, долой мрачные мысли! Вселенная вечна -- пусть нет в ней никакого смысла, все равно приятно иногда думать, иногда и не думать, а просто рассуждать, что какой-то атом или элемент какой-либо твоего тела будет каким-либо элементом какой-либо звезды.

     Ну не будет звезд -- будет Пирамидон -- большой, большой и толстый, -- и я, может быть, буду какой-либо частью своего метаморфизированного тела содержаться в волоске, произрастающем в толстой и широкой ноздре этого Пирамидона.
ЖИЛ-БЫЛ СИДОРОВ


     Жил-был Сидоров. Сидоров как Сидоров.

     Сидоров встретил девушку. Девушка как девушка.

     Сидоров дарил ей цветы. Цветы как цветы.

     У них была любовь. Любовь как любовь.

     Они сыграли свадьбу. Свадьба как свадьба.

     У Сидоровых родился мальчик. Мальчик как мальчик.

     У Сидоровых родилась девочка. Девочка как девочка.

     У Сидоровых были соседи. Соседи как соседи.

     Соседи говорили: "У Сидоровых дети как дети, а у вас..."

     А у вас?
ОК


     "Нет сомнений, нет пустых глупых маленьких надежд", -- думал Джозеф, шагая по большому городу Нью-Йорку, а может, Фриско -- неважно. "Мне все ясно, она меня не любит, она не хочет меня", -- так он думал. В это время большой красный бьюик сбил фургон с мясом. Молодой человек поднял голову и подошел к толпе, окружившей место катастрофы. Фургон был вдребезги разбит. Мясо всевозможных сортов и стоимостей разлетелось вокруг на сорок футов. Джозеф осмотрелся, выбрал темно-красный кусок бифштексов на сто и сунул под блайзер. Потом быстренько отошел от толпы и скрылся в авенюшку, примыкавшую к банку, где работала Джулия. Он звякнул ей из автомата -- пригласил на ужин. Когда Джулия пришла, мясо, отбитое и поджаренное, уже лежало в большой старой, но чистой супнице. "Не думай, что я пришла из-за ужина", -- кокетливо улыбнулась Джулия. "Я тоже не только ужинать тебя пригласил", -- отвечал Джозеф. Впрочем, повеселились они здорово...

     А в это время полиция 5-го участка 40-й стрит сбилась с ног, разыскивая недостающую часть тела погибшего владельца фургона. Все мясо, бывшее в фургоне, как ни странно, в полной сохранности было найдено на месте катастрофы, и стало даже тяжелее, чем по накладным, -- от грязи, как показал коэффициент загрязненности. Газеты подняли шумиху. Сообщили, что ничего не пропало, к удивлению всех -- ведь катастрофа в цветном районе, но никто не позарился на дармовое мясо.

     Когда Джозеф узнал об этом -- ему стало нехорошо. "Ты знаешь, кого мы съели?" -- спросил он Джулию, не в силах справиться с волнением. "Да, это мой папа, -- ответила Джулия и заплакала. -- Это был, к несчастью, его мясной фургон. Правда, я получила страховку -- пять тысяч. Может, поедем развеяться в Майами?" "О'кей", -- сказал Джозеф, но еще часа два до самого отлета ему было не по себе.
БЕЛЬЕ КАК БЕЛЬЕ


     Как я страдаю, милый мой, как я мучаюсь, как я терзаюсь, мой родной. Когда, когда ты приедешь? (про себя: и привезешь, наконец, деньги?) Мой милый, мой нежный, мой хороший (ну когда же, черт тебя дери, ты привезешь деньги, или хоть бы выслать догадался).

     Я, как ты знаешь, без гроша, мне нечего надеть. Но не это меня беспокоит. Я голодаю, но это тоже не страшно (да, не страшно! Каждый день есть стряпню этой кухарки и не иметь возможности сходить лишний раз в ресторан). Это невыносимо. Да, невыносимо. Жить без тебя. Как я соскучилась по тебе! Как, кто бы знал, мне тебя не хватает, мой родной, мой милый. Я плачу, я люблю, я жду.

     Приезжай скорее.

     Твоя Люси.

     P.S. Тысячекратно целую тебя.

     Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю...


     Дорогая, приехать не могу, пока не закончу все свои дела здесь. Я тоже скучаю, тоже страдаю, но... что делать. Видно, провидение посылает нам испытание. Так наберемся мужества и терпения. Ведь, как писал гениальный Шекспир: "Преграды и расстояния только усиливают любовь". Будь благоразумна, не волнуйся, береги себя.

     Целую, твой Михаил.

     P.S. Денег выслать не могу, так как располагаю тем количеством, которое необходимо для ведения здешних дел. Потерпи, дорогая, и Бог возблагодарит нас.


     Мой милый, мой хороший, мой родной! Я жива, доктор сказал, что, может быть, буду здорова, если буду соблюдать испанскую диету. А как ее соблюдать? Ведь для того, чтобы есть не что дают, а что хочешь, нужны деньги. А еще, милый мой, я выхожу замуж за Пипикова. И знаешь, почему? Я хочу, чтобы тогда, когда ты приедешь, я была красивой, а на это нужны деньги. Так вот, люблю я тебя по-прежнему, а за Пипикова выхожу из нужды.

     Целую, твоя Люси.


     Поздравляю, желаю счастья. Восхищен твоим умом.

     Не твой Михаил.

     P.S. Не приеду совсем. Я тоже нашел здесь одну даму -- богатую и независимую. Надеюсь с помощью ее капиталов быстро закончить здешние дела.


     Михаил, если ты собрался жениться, то не делай этого, -- я пошутила в предыдущем письме. Глупо и неудачно. Я по-прежнему жду тебя, дорогой мой человек.

     Твоя Людмила.


     Люси! Не дури. Раз уж вышла замуж, так вышла. А я хоть и тоже тебе напридумал про свою даму, но к тебе не приеду. Не нашел пока (даму), но надеюсь найти: богатую и образованную в отличие от тебя, которая путает Софокла с Периклом.

     Михаил.

     P.S. Не пиши больше. Твои письма буду рвать.


     Утром квартирная хозяйка мадам Бюшо, как обычно, обходила своих постояльцев. Комната No 42 Люси Иванофф была заперта. На стук никто не отозвался. Прибывшие полицейские взломали дверь. В грязной темной комнате на железной кровати лежала мертвая постоялица. При осмотре было найдено письмо:


     Прощай, Миша!

     Я так тебя любила, а сейчас люблю, кажется, еще больше. С получением последнего твоего письма жизнь для меня потеряла смысл.

     Людмила.


     Была также найдена записка к хозяйке:

    

... ... ...
Продолжение "В ноздре пирамидона" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 В ноздре пирамидона
показать все


Анекдот 
Терминатор 4: Йа машинго!
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100