|
|
|
|
|
Олдрич, Томас Белли - Олдрич - Воспоминания американского школьникаПроза и поэзия >> Переводная проза >> Олдрич, Томас Белли Читать целиком Томас Белли Олдрич. Воспоминания американского школьника
-------------------------------------------------------------------
Печатается по изданию:
Москва: Молодая гвардия, 1991
Перевод с английского Т. ГРАББЕ и З. ЗАДУНАЙСКОЙ
OCR Hope hope@mail.kemtipp.ru
-------------------------------------------------------------------
1
- Том, - сказал за обедом папа, - через неделю мы едем к дедушке,
на север. В Ривермуте ты поступишь в школу.
Я положил вилку.
- Через неделю?.. На север?..
Как же это я уеду через неделю, когда я только что начал строить
в нашем саду, за старым колодцем, шалаш из веток?
Позавчера я нашел в кустах гнездо с пятью пестрыми яичками: птенцы
ни за что не вылупятся раньше, чем через две недели.
И зачем на север? Соседские мальчики, Джек и Боб, рассказывали
мне, что там всегда ужасно холодно и с утра до вечера с неба сыплется
снег. Снег - это что-то вроде хлопка, но очень холодного. На севере
нет ни цветов, ни зелени, деревьев мало, и они стоят ободранные.
Солнце не показывается ни на минуточку, и люди ходят закутанные с ног
до головы в мохнатые шкуры - одни носы торчат из-под шапок.
- Я совсем не хочу ехать на север, - сказал я.
- Почему же ты не хочешь? - спросил папа.
Я рассказал все, что я знал о севере.
Папины брови поднялись, как две запятые, и на лбу собрались
морщинки.
- Кто набил твою голову такими глупостями?
- Это не глупости. Джек и Боб очень умные мальчики, и они знают
это наверное.
После обеда папа повел меня к себе в кабинет.
- Сядь, Том, и не болтай ногами, - сказал он. - Я расскажу тебе
про север.
Вот что рассказал мне папа.
На севере бывает холодно только зимой. Тогда там вправду падает
снег, но это очень весело: из него можно лепить мячики-снежки, а со
снежных гор можно кататься на санках (это такие тележки без колес).
Летом там бывает так же, как у нас: тепло, растет трава, и все ходят
без пальто.
Ривермут очень хороший город. Он почти на самом берегу моря;
посередине города протекает река. Все ривермутские мальчики умеют
грести и управлять лодкой. Мама и папа родились и выросли в Ривермуте.
Дедушка живет там постоянно. Он написал папе, что очень хочет
познакомиться со своим внуком, - это со мной. Я буду жить у дедушки
и учиться в той самой школе, где учился папа.
Дедушка раньше был капитаном на корабле. Он объехал весь свет.
Во время кораблекрушения ему повредило ногу сломанной мачтой. С тех
пор он немного хромает и всегда ходит с тростью.
- Теперь я тебе покажу, как мы поедем в Ривермут, - сказал папа.
Он выдвинул ящик стола и вытащил большую карту.
- Смотри, Том, вот этот кружок - Новый Орлеан, вот - Бостон. До
Бостона мы поплывем на корабле.
Папа красными черточками нарисовал, как будет плыть корабль.
- А вот эта черная точка около Бостона - Ривермут. Из Бостона в
Ривермут нас довезет поезд.
Я еще никогда не ездил ни на корабле, ни на поезде.
"А ведь, пожалуй, это хорошо, что мы едем в Ривермут", - подумал я.
Когда же папа сказал мне, что дедушка купил для меня пони, и пони
уже стоит в конюшне, я запрыгал на одной ноге.
Папа засмеялся.
- Ну, решай, Том, - сказал папа, - если ты уж так не хочешь ехать,
мы можем остаться в Новом Орлеане.
- Ну, нет, - закричал я, - непременно поедем в Ривермут!
2
В газете было напечатано объявление:
Быстроходный пакетбот "Тайфун", совершающий постоянные рейсы между
Бостоном и Новым Орлеаном, отходит 11 мая в час пополудни.
Лица, желающие предпринять путешествие, благоволят приобрести билеты
в корабельной конторе на улице Мира.
Контора покорнейше просит доставить грузы на борт не позже 10 мая.
Папа купил три билета: для мамы, для себя и для меня. И в назначенный
день в 12 часов мы стояли на палубе "Тайфуна" среди корзин, сундучков
и сундуков.
Вокруг суетились загорелые люди в фуфайках и шапочках с помпонами.
С верхнего мостика гудел сквозь рупор чей-то голос. Я задрал голову и
посмотрел вверх. Там стоял, наклонившись над перилами мостика, капитан.
Его медный рупор блестел на солнце. Щеки капитана раздувались, точно
пузыри для плаванья.
Уже к часу на пакетботе все было в порядке. Последние ящики и
бочонки скатились в трюм, исчезли длинные, перемазанные дегтем сходни,
грузчики остались на берегу, матросы стали по местам.
За бортом раздался пронзительный свисток. К "Тайфуну" подходил,
взбивая воду, как сливки, пузатенький буксирный пароходик. На черной
корме блестела золотыми буквами надпись: "Альбатрос".
Наши матросы перекинули на буксир канат. "Альбатрос" запыхтел,
зафыркал и потащил наш тяжелый пакетбот на середину Миссисипи.
Однажды я видел у нас в саду, как муравей тащил личинку в десять
раз больше, чем он сам. "Альбатрос" был точь-в-точь, как этот муравей.
Я стоял, держась за перила, и смотрел, как отползает назад
новоорлеанский берег, как уменьшаются дома и корабли, стоящие в порту.
Скоро они пропали вдали, и мимо нас потянулись одни кипарисы,
обросшие мхом, да илистые топи.
"Тут, наверное, живут змеи и аллигаторы", - подумал я.
Река сделала крутой поворот, и папа сказал мне:
- Том, смотри, как хорошо отсюда опять виден город.
И в самом деле, Новый Орлеан был виден точно с горы. Но теперь он
стал похож на кучу спичечных коробочек, а блестящий купол большого
собора казался не больше маминого наперстка.
Пароходик вывел пакетбот в залив, сбросил наш канат прямо в воду,
зашипел, засвистел и побежал обратно в Новый Орлеан.
А "Тайфун" развернул паруса и понесся по ветру.
Целый день просидел я на куче канатов возле рулевого: прислушивался
к непонятной команде капитана и смотрел, как поворачивается штурвальное
колесо, карабкаются по вантам матросы и проплывают вдалеке берега.
Только вечерняя темнота и вечерний холод загнали меня в каюту. Я
спустился по узкой лесенке. Глаза сами зажмурились от яркого света.
В каюте было уютно. Над круглым столом покачивалась тихонько
большая лампа; стаканы, вилки и ножи приплясывали и звенели. Папа
усадил меня за стол и пододвинул ко мне тарелку. Но все кушанья
почему-то немножко пахли дегтем, и мне не хотелось есть.
Я принялся рассматривать пассажиров. Прямо против меня сидел
сухонький, совершенно лысый старичок. Его лысина блестела под лампой,
как бильярдный шар. От носа к подборку шли складки, и, улыбаясь, он
показывал длинные, желтые, как у лошади, зубы. Он был одет в клетчатые
панталоны и узкий сюртук. Его белый высокий воротник подпирал щеки и,
кажется, мешал ему есть. Я знал, что этот старичок - отставной капитан,
мистер Трик.
Когда я ходил с папой покупать билеты, я видел в корабельной конторе
желтое объявление с красными печатями:
...Совладельцем вышеупомянутых господ Тэчер и Смит является мистер
Джозеф Трик, капитан в отставке, права коего на четверть пакетбота
"Тайфун" изложены в нижеследующих пунктах...
Спросить или не спросить: мистер Трик, какая четверть "Тайфуна"
ваша? На носу или на корме?
Нет, лучше завтра узнаю у матросов.
Рядом с капитаном сидела высокая плоская дама с соломенными
кудельками, в зеленом платье. Она рассматривала меня в лорнетку и
ласково улыбалась.
После ужина дама раскрыла свой огромный зеленый редикюль, вынула
конфетку и, протягивая ее мне, обратилась через стол к маме:
- Вы позволите полакомиться вашему крошке?
Но раньше, чем мама успела ответить, я громко сказал:
- Мне уже девять лет. Я терпеть не могу сладкого.
Сладкое-то я очень любил. Но чего это она вздумала называть меня
крошкой?
Все засмеялись, а громче всех молодой человек с рыжими бачками.
Он смеялся очень странно, точно сыпал крупный горох на жестяное блюдо.
Очки прыгали на его длинном носу.
"Ну, что тут смешного?.." - подумал я, встал и пошел в нашу каюту.
----------
На другой день я проснулся очень рано.
Моя койка раскачивалась, как качели. Умывальный кувшин прыгал в
своем медном гнезде и плескал водой. Над головой все время менялись
местами потолок и стена. Лампа гуляла от одного угла к другому.
Я вскочил и стал одеваться. Мне было как-то не по себе - рот
облепило чем-то невкусным, и немножко кружилась голова. Но я все-таки
выбрался на палубу.
Пассажиры еще спали. Матросы что-то делали с парусами - натягивали
какие-то канаты, закрепляли какие-то узлы.
Я не отходил от матросов. Как они ловко карабкаются по вантам! Как
они интересно ругаются!
"Семь дюжин чертей!.. Чтоб тебе висеть на грот-мачте вверх ногами..."
- повторял я шепотом.
Один из матросов особенно понравился мне. У него были очень широкие
плечи, а борода, серая от седины, росла не на подбородке и не на щеках,
а прямо из шеи. Он приветливо улыбнулся, хлопнул меня по плечу и сказал:
- Здорово, молодой моряк! Приучайтесь, приучайтесь к делу!
Я решил подружиться с ним и целый час ходил за стариком по пятам.
Это было вовсе не так просто: палуба качалась и шевелилась как
живая; ноги у меня так и разъезжались. А матрос бегал как ни в чем не
бывало. Его подошвы точно прилипали к полу. На корме матрос остановился,
засучил рукава и принялся сматывать мокрый канат.
Что за удивительный человек!
Руки у него от ногтей до самых плеч были разрисованы. На правой
руке, возле локтя, - корабль на всех парусах, пониже - якорь и сердце,
проткнутое стрелой, на левой руке - извивающийся дракон и женщина с
рыбьим хвостом и зелеными волосами.
Я хотел спросить матроса, откуда это у него такие картинки, но
мне вдруг стало так плохо и так тошно, что я отошел и сел на скамейку.
Рот у меня пересох, язык как-то странно вырос, и что-то тяжелое
поползло от живота к горлу.
"Я, кажется, болен, - подумал я, - может быть, умираю", и мне
захотелось к маме.
Я с трудом встал со скамейки и поплелся в каюту. По дороге мне
попалась вчерашняя зеленая дама.
- Бедный малютка! - вскрикнула дама и прижала мою голову к своей
груди.
"То крошка, то малютка..."
Я хотел оттолкнуть ее, но у меня не хватило сил. Я только всхлипнул
и даже сам прижал щеку к ее зеленому платью. Дама обняла меня за плечи
и потащила к маме.
Я плохо помню, что было дальше. Целыми днями я лежал на корабельной
койке и уныло глядел в потолок. Нас бросало то вверх, то вниз, то
вправо, то влево. Медная лампа, не переставая, качалась у меня перед
глазами и нудно дребезжала.
"Неужели она не успокоится ни на одну минуту? - думал я. - Как
она противно дрожит. Меня бы не тошнило так, если бы она не дрожала.
Я умру, я непременно умру, если она не остановится".
Мама давала мне кусочки лимона и воду со льдом. Она тоже была
бледная и тоже глотала все время ломтики лимона и ледяную воду.
Однажды утром я проснулся от пушечного выстрела.
- Мама, пираты! - закричал я и стал искать под подушкой свой
медный пистолет.
- Какие там пираты! - сказал папа. - Это наш "Тайфун" салютует
мысу Код. Завтра мы будем на земле.
Земля! Меня сразу перестало тошнить. Я натянул штаны и куртку и в
первый раз за много дней поплелся за папой завтракать в кают-компанию.
На следующий день я с утра выбрался на палубу и сразу же отправился
на поиски матроса с картинками. Я нашел его на носу судна, за починкой
паруса. Он не забыл меня и сказал приветливо:
- Надеюсь, вы совсем поправились, мастер... Не имею чести знать
вашего имени.
- Том Белли, - представился я и, в свою очередь, спросил: - Вас,
сэр, надеюсь, зовут не "Тайфун"?
- О, что вы, мастер Том! Я хоть и старый тайфунец, но зовут меня
Бенжамен Уатсон из Нантукета.
Мы очень подружились, и матрос Бен рассказал мне кучу историй из
своей жизни.
Он три раза объехал вокруг света, охотился на китов, два раза чуть
не утонул во время кораблекрушения и один раз чуть не сгорел во время
пожара на корабле.
Я попросил Бена еще раз показать мне свои картинки - русалку и
дракона. Он охотно засучил рукава и даже расстегнул ворот фуфайки.
Оказалось, что грудь у него разрисована так же густо, как и руки.
Матрос Бен был настоящий ходячий альбом.
"Это он хорошо выдумал, - решил я. - Листы с рисунками могут
затеряться или упасть за борт, а картинки старого тайфунца всегда с
ним".
- Мистер Бен, не согласитесь ли вы сделать и у меня на груди
небольшой рисунок мне на память? - попросил я Бена.
- Охотно, мастер Том, - сказал Бен. - Для этого надо наколоть кожу
иголкой и втереть краску. Предупреждаю вас, это немножко больно.
- Пустяки, я не боюсь. - И мы пошли в кубрик за иголкой и красками.
Но по дороге мы встретили папу. Папа заявил, что я хорош и без
рисунков, и увел меня в каюту.
- Помоги мне затянуть ремни на чемоданах, Том, - сказал папа.
Через час мы подойдем к Бостону.
3
Папа читает газету. Мама вполголоса разговаривает с какой-то
незнакомой дамой. Сидят точно в комнате.
И правда, вагон похож на комнату: потолок, двери, стены, окна.
Но и потолок, и двери, и стены, и окна все время дрожат. Под полом
что-то стучит: тарах-тах-тах, тарах-тах-тах. Окна звенят, вагон
несется, как будто его тащат сто тысяч лошадей.
Я прижался носом к стеклу и смотрю на деревья, полянки, домики.
Они убегают, точно их кто-то тянет назад, к Бостону, а на их место
сейчас же выбегают новые.
Вдруг прямо под нами заблестела вода.
Колеса стучали гулко и четко. А что, если мост провалится?
Но вот и река убежала к Бостону. Из-за поворота выплыла ферма.
Возле дома с красной крышей дерутся мальчишки. Наверное, побьет тот,
в клетчатой куртке.
На каждой станции, как пружинный чертик из коробочки, выскакивает
человечек в форменной фуражке, с зеленым флагом в руках. Он размахивает
флагом, как будто хочет нас остановить. Но наш поезд только свистит
и несется дальше. Он - экспресс и не обращает внимания на маленькие
станции.
Но вот все чаще и чаще замелькали разные строения. Мелькнула
фабричная труба, четырехугольная башня водокачки.
Поезд пошел медленнее и въехал в длинное, открытое с двух сторон
деревянное здание.
Паровоз зашипел, зафыркал и остановился.
- Станция Ривермут! - закричал кондуктор.
- Как? Уже?..
Носильщики подхватили багаж, и мы вышли на платформу.
Мама бросилась на шею к высокому господину в сером цилиндре и
сером длинном сюртуке. Белый крахмальный воротничок доходил ему до
ушей. Волосы были еще белей воротничка.
Это мой дедушка, капитан Нёттер. Дедушка расцеловал маму, крепко
потряс руку папе, а меня обнял за плечи и сказал:
- Э, да ты совсем мужчина! Я и не ожидал, что у меня такой большой
внук.
Мы вышли из дверей вокзала и уселись в старую дедушкину коляску.
- Дедушка, - спросил я, - как поживает пони?
- Прекрасно, мой друг, прекрасно, - ответил дедушка. - Она уже
целый месяц стоит в конюшне, ест овес и скучает по своему хозяину.
Коляска катилась по тихим, похожим на аллеи улицам Ривермута.
Старые вязы, как солдаты, стояли двумя шеренгами по краям дороги.
Приземистые домики с палисадниками смотрели на улицу небольшими
окошками. Окошки были заставлены цветами, и белые занавески надувались
от ветра, как паруса. На широких лепных карнизах пастушки пасли
барашков, корабли плыли по волнам, и воины размахивали копьями.
Улицы Ривермута были чисто выметены, и вместо городской пыли ветер
разносил во все углы соленый запах моря. Река пересекала город и
убегала к заливу.
Дедушкин Рыжий неторопливо стучал большими копытами, старая коляска
покачивалась на рессорах и скрипела.
Из окон высовывались старики с трубками в зубах. Женщины в передниках
подходили к изгороди палисадников и с любопытством смотрели нам вслед.
- Вот мы и дома, - вдруг сказал дедушка.
Коляска остановилась.
----------
Тетушка Эбигэйль, дедушкина сестра, встретила нас в передней. Окон
в передней не было. Посередине потолка на крючке висел фонарь с
красными и зелеными стеклами. Зеленый зайчик дрожал на медном замке
большого сундука в углу.
"Наверное, дедушка брал этот сундук с собой на корабль", - подумал я.
Толстая румяная служанка Китти в накрахмаленном переднике и чепце
сейчас же засуетилась вокруг нас: появились жесткие от крахмала
полотенца, мыльница с розовым душистым мылом, кувшин с водой, щетки и
щеточки всякого рода - для платья, для волос, для ногтей, для сапог -
жесткие и мягкие, с ручками и без ручек.
Через полчаса, вычищенные и умытые, мы сидели в столовой за круглым
столом. Тоненькие струйки пара подымались из-под крышек соусников и
мисок и разносили вкусный запах. Запах щекотал в носу. Мне захотелось
есть. Хорошо бы разом поднять все эти крышки и посмотреть, что там в
мисках. Но у тетушки Эбигэйль был такой важный вид, что я не смел
пошевелиться и смирно сидел, сложа на коленях руки.
Тетушка командовала, будто это она была в молодости капитаном, а
вовсе не дедушка.
- Фред, налейте себе еще вина.
- Люси, вы ничего не едите.
- Китти, положите Тому крылышко цыпленка. Не это! побольше.
- Ах, Дэниэль, сколько раз я должна напоминать, что уксус вам вреден?
Сама тетушка ела очень деликатно. Она держала вилку и нож, далеко
отставляя мизинцы. Мизинцы, как и вся тетушка, были сухие и колючие.
На тетушке было серое с высоким воротником платье, твердое и шуршащее.
Белоснежный чепец топорщился над седыми букольками (в доме Нёттер
любили крахмал). На щеке мисс Эбигэйль сидела большая бородавка с тремя
волосками. Волоски тоже торчали как накрахмаленные.
Перед прибором тетушки выстроились батареей склянки, флаконы и
коробочки. В склянках перламутром переливалась микстура, в коробочках
блестели коричневые шарики пилюль. Тетушка принимала лекарства перед
супом и после супа, перед жарким и после жаркого, перед сладким и
после сладкого. Она сама любила лечиться и любила лечить других.
- Люси, - сказала она маме, - у вас утомленный вид. Примите эту
укрепляющую микстуру. Она вам очень поможет.
И тетушка приготовилась накапать в рюмку микстуру, пахнущую горьким
миндалем, но мама замахала обеими руками.
- Отдых после дороги будет лучшим лекарством, - сказала она.
Во время этого разговора кто-то фыркнул за моей спиной. Я обернулся.
Китти уткнула лицо в передник и тихонько смеялась.
Она подмигнула мне исподтишка левым глазом и незаметно кивнула в
сторону тетушки.
После обеда взрослые перешли в гостиную.
В гостиной чинно стояли диваны и кресла с прямыми спинками. На
каждой спинке ленточками была прикреплена вязаная или вышитая
салфеточка. Лакированные столики и полочки лоснились, как будто их
только что вымазали маслом. Всюду на полочках, на столиках, на камине
были расставлены по росту вазочки и фарфоровые куколки - собачка в
цилиндре, два голубка, пастушка с овечкой, розовый, как конфета,
поросенок, тележка с незабудками, дама в капоре, дама с зонтиком, дама
в туфельках на красных каблучках.
- Том, - сказал мне дедушка, - пойди-ка ты посмотри дом и проведай
свою лошадку Джипси.
- Благодарю вас, - ответил я, - с удовольствием. - И я тихонько
вышел из столовой.
За дверью я подпрыгнул на одной ноге и побежал во всю прыть по
длинному коридору. С грохотом повалился один из желтых стульев, рядком
стоявших вдоль стены. Я сам чуть не свалился на скользком навощенном
полу, но вовремя удержался и побежал дальше.
Ведь в конюшне меня ждала Джипси!
Выходная дверь не хотела отворяться. Она была тяжелая, из резного
темного дуба. Чтобы повернуть медную ручку, мне пришлось повиснуть на
ней всем телом.
Бегом пробежал я фруктовый сад и двор, с треском распахнул дверь
конюшни и, запыхавшись, остановился на пороге. В конюшне было темно.
В глубине фыркали и переступали с ноги на ногу невидимые лошади. Когда
глаза привыкли к темноте, я разглядел дедушкиного Рыжего, который
привез нас с вокзала, и в самом углу конюшни мою дорогую Джипси.
Я обнял ее за шею и сто раз поцеловал в мохнатые уши и ноздри.
Джипси была прехорошенькая. Шерсть черная, лоснящаяся, хвост
пушистый, торчащие ушки, а глаза умные и веселые.
Я разговаривал с лошадкой, причесывал ей гриву, заплетал и расплетал
ей хвост до тех пор, пока она не наступила мне на ногу, так что я
только охнул и подскочил на месте.
"Кажется, мои нежности надоели ей", - подумал я и пошел, прихрамывая
домой.
- Китти, где я буду ночевать? - спросил я, просунув голову в дверь
кухни.
Китти мыла посуду.
- Разве вы еще не видели вашей комнаты, мастер Том? - сказала она. -
Подождите, я вам сейчас покажу.
Китти поставила тарелки и вытерла фартуком руки.
- Вот сюда - первая дверь по коридору налево.
За дверью налево оказалась узенькая лестница. Деревянные ступеньки
скрипели на разные голоса. Наверху лестницы опять была дверь. Китти
распахнула ее.
- Пожалуйте, мастер Том!
Собственная комната! Собственная комната! И какая удивительная!
Одна стена высокая, другая низкая, и потолок совсем косой, как в
шалаше. В комнате стоят кровать, стол, умывальник, полка с книгами
и большое кожаное кресло с высокой спинкой, утыканной медными
гвоздиками. Над кроватью висит ружье. Я осторожно снял его и осмотрел
со всех сторон. В ружье, правда, не хватало собачки, но зато оно было
самое настоящее. Я вынул из кармана свой пистолет и повесил его рядом
с ружьем на стенку.
- Китти, - спросил я, - отчего в моей комнате такой кривой потолок?
- Оттого, что она прямо под крышей, - ответила Китти. - Сказать по
правде, здесь была кладовая. Капитан Нёттер и мисс Эбигэйль воевали
из-за нее целую неделю.
- Почему воевали?
- Ваш дедушка говорит, что мальчику нужна отдельная комната - это
приучает его к самостоятельности. А ваша тетушка говорит, что какое же
это хозяйство без кладовой и что в отдельной комнате мальчик приучается
не к самостоятельности, а к баловству. Пусть спит за ширмой. Но ваш
дедушка все-таки взял верх. Мисс Эбигэйль два раза упала в обморок и
три дня хлопала дверьми. А что было, когда капитан Нёттер продал
фисгармонию!..
- Зачем дедушка продал фисгармонию?
- А чтоб купить вам лошадку. Тетушка кричала, что в каждом приличном
доме должен быть музыкальный инструмент и что теперь ей стыдно будет
впустить в гостиную миссис Гарленд и миссис Гаукинс. Но ваш дедушка
сказал: "Миссис Гарленд как-нибудь обойдется без фисгармонии. Я хочу,
чтобы из мальчика вышел мужчина, а не размазня". Продал фисгармонию
и купил лошадку.
Китти засучила рукава и пошла в кухню домывать тарелки.
Я перетрогал все вещи и остановился возле полки с книгами. Книги
стояли в два ряда.
"Тысяча и одна ночь", - читал я названия на корешках, - "Робинзон
Крузо", "Дон Кихот Ламанчский, хитроумный идальго", "Путешествия
Гулливера в чудесные страны".
Я взял "Дон Кихота" и уселся поглубже в кресло.
4
Спицы шевелились в руках тетушки Эбигэйль и легонько позвякивали.
К ряду серых петель прибавлялся новый серый ряд, за ним другой, третий
- и чулок медленно вырастал.
Дедушка совсем спрятался за листами газеты.
"АКТУ ЯАКСТУМ..." - просвечивают жирные буквы.
Что это значит? Ах, да это я читаю наоборот.
"Ривермутская утка" - называется дедушкина газета. Какое смешное
название! Но я не смеюсь. Сегодня в три часа уехали папа и мама. Где
они теперь проезжают? Может быть, через мост, может быть, через
туннель? Паровоз пыхтит, колеса стучат, только в окошко ничего не видно
- темно...
Я еще никогда не оставался без мамы больше чем на три часа. А теперь
не увижу ее целый год. И папу тоже.
В горле у меня защекотало, и ресницы стали мокрые. Дедушка молчит
целый вечер. Придвинул к самому носу свечу, надел очки и читает свою
"утку".
Только что-то давно он не переворачивал страниц.
Э, да он, кажется, заснул! Вон как посвистывает носом.
Листы газеты наклоняются все ниже и ниже. Вот угол газеты зацепился
за фитиль, и синяя струйка побежала по бумаге.
Дедушка встрепенулся, затушил рукой огонь и перевернул страницу,
как будто вовсе не спал.
Дедушка часто засыпает по вечерам в своем кресле, но не любит, чтобы
это замечали.
Газета постояла прямо одну минуту, потом стала опять наклоняться.
Качнулась раз, другой и совсем улеглась на свечу. Бумага вспыхнула.
- Дедушка! Дедушка! - закричал я. - Горит!
Дедушка вздрогнул и вскочил.
- Ну, что ты кричишь? - сказал он, сбросил на пол горящие листы и
затоптал ногами.
Тетушка Эбигэйль даже не пошевельнулась, только вздернула брови и
презрительно посмотрела на дедушку.
Она привыкла к таким пожарам. "Ривермутская утка" сгорала у нее на
глазах, по крайней мере, сотый раз.
Дедушка вынул из кармана большие часы, щелкнул крышкой и сказал:
- Люси и Фред сейчас подъезжают к Бостону.
Я заморгал глазами, чтобы не разреветься, сполз с кресла и пошел
на кухню к Китти. На кухне горели, как жар, медные кастрюли. Пахло
миндальным пирожным, которое делали сегодня на сладкое. Китти сидела
у стола, шила и напевала себе под нос. Она усадила меня на высокую
табуретку и принесла остатки пирожного.
Чтобы развеселить меня, Китти спела две ирландские песенки: одну
об охотнике О'Конноре, а другую - о трех веселых подмастерьях,
выпивших целую бочку джина.
Потом она представила, как ссорится толстый ривермутский доктор с
тощим ривермутским аптекарем и как тетушка Эбигэйль глотает пилюли.
Она так похоже подняла плечи, поджала губы и оттопырила мизинцы,
что во всякое другое время я хохотал бы целый час. Но тут я только
улыбнулся. В этот день глаза были у меня на мокром месте. Тогда Китти
обняла меня за плечи и сказала:
- Ах, мастер Том, мастер Том, как вам не стыдно плакать! Вы
разведете у меня на кухне такую сырость, что я, наверное, схвачу
насморк. И о чем вам плакать? Ваши папа и мама никуда не пропали.
Они будут писать вам длинные письма и навестят вас через год. Я знала
одну девушку. Вот она была действительно несчастная - одинокая и
покинутая в чужом краю.
И Китти рассказала мне очень грустную историю.
Девушка жила в Ирландии и работала на своем картофельном поле.
Поле у нее было невелико - вот с эту сковородку, - а тут еще три года
не было урожая.
Девушка собрала все свои пожитки: два передника, бабушкину шаль,
щербатую миску и сетку для ловли дроздов. Сетка ей была не очень-то
нужна, да уж такое было у нее имущество. Связала она свое добро в
узелок и отправилась на большом корабле в Америку искать счастья.
Ей было очень страшно ехать в чужую страну, где у нее не было ни
родных, ни знакомых, и она часто плакала. Один матрос заметил, что
она целые дни сидит на палубе и трет глаза ладонью.
Он прошелся мимо нее раз, другой, а потом заговорил с ней:
- Что вы сидите в своем углу, как мышь в трюме, молодая леди?
- Остерегаюсь кошки, сэр, - ответила девушка.
- Не бойтесь. Пусть меня смоет шквал, если я дам вас в обиду.
Они разговорились. Матрос оказался почти что ее земляком. Сам-то
он был американец, но дедушка его был родом из Ирландии. Матрос был
веселый и добрый человек. И девушка перестала плакать. Теперь она
часто смеялась, потому что матрос рассказывал ей смешные истории.
Но путешествие приближалось к концу, и девушка опять стала плакать.
Ей не хотелось расставаться со своим новым другом. Но расстаться им
и не пришлось.
Молодая леди, - сказал матрос, когда она уже спускалась по трапу
на пристань. - Подождите меня у конторы. Вы хорошая девушка, и я
люблю вас всем сердцем. Давайте поженимся.
Они поженились и три месяца прожили в береговой гостинице душа в
душу.
Но деньги, которые ирландка хранила в чулке, пришли к концу, и
когда в том месте, где должен быть большой палец, осталась всего одна
монета в три доллара, матрос сказал:
- Я пойду искать работу. Не беспокойся, жена.
Это были его последние слова. Ирландка ждала день, другой, третий -
он все не возвращался. Убили ли его злые люди, упал ли он в доках, -
но только она его больше не видела. Платить ей было нечем, и хозяин
гостиницы прогнал ее. Она поступила в служанки и уехала со своими
хозяевами в Бостон. От этих хозяев перешла к другим в маленький городок
близ Бостона и служит у них до сих пор.
- Так я и осталась одна на свете, как последняя картофелина на
обобранной грядке.
- Китти! - вскрикнул я, - так это вы про себя рассказывали?
- Да, мастер Том, - ответила Китти, вытирая глаза ладонью.
Тут наступила моя очередь утешать Китти. Я прижался к ней покрепче
и рассказал ей про Новый Орлеан, про наш дом, про шалаш в саду и про
матроса с картинками на "Тайфуне". Я забыл его фамилию и помнил только,
что у него на руке был морской конь, а на груди фрегат.
5
Стоячие часы в коридоре пробили девять раз.
Тетушка Эбигэйль всегда требовала, чтобы ровно в девять часов мы
сидели за утренним завтраком. Я уже нажал ручку двери в столовую, но
вдруг услышал, что дедушка назвал мое имя. Я остановился и прислушался.
- ...новые товарищи и занятия развлекут Тома. Не следует оставлять
ребенка одного в нашем стариковском доме. Это совсем неполезно в его
возрасте.
- Каковы же ваши намерения, Даниэль? - произнес голос тетушки.
- Я думаю сегодня же отвести его в школу к мистеру Гримшау.
Сердце у меня забилось. Сегодня же в школу! Я долго ждал этого дня
и много раз представлял себе, как я войду в класс, как меня обступят
мальчики, и я сразу со всеми подружусь; на перемене я буду быстрее
всех бегать и лучше всех играть в мяч. Но я никак не ожидал, что это
будет так скоро. И мне стало страшно.
Я вошел в столовую.
- Ты опоздал на три минуты, Том, - сказала тетушка. - Садись и пей
кофе. После завтрака я сообщу тебе что-то важное.
Я наскоро проглотил свою чашку кофе, и тетушка начала:
- Том, я и твой дедушка решили, что с сегодняшнего дня ты начнешь
посещать школу. Мы надеемся, что ты будешь примерно вести себя и
хорошо учиться. Пойди, надень другую курточку. Китти уже снесла тебе
наверх свежий воротничок.
Я быстро переоделся и опять спустился вниз. Дедушка ждал меня с
цилиндром и тростью в руках. Но не так-то легко было вырваться из рук
тетушки Эбигэйль. Она раз пять заставила меня повернуться, осмотрела
со всех сторон, двумя пальцами сняла с курточки пушинку и
собственноручно пригладила щеткой мои вихры.
- Смотри, Том, слушайся учителя и осторожно выбирай товарищей.
Приличный мальчик дружит только с детьми порядочных родителей.
Дедушка взял меня за руку, и мы отправились.
Школа называлась очень странно: "Храм Грамматики".
... ... ... Продолжение "Воспоминания американского школьника" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |
|
|
Анекдот
|
Мужик работает сисадмином в большой акционерной компании (общий парк персоналок, серверов и узлов порядка 4000). За день затрахавают конкретно.
Звонит девушка:
- Я дома на клавиатуру кофе пролила. Что делать?
Сисадмин:
- Сполосни под краном и денек посуши.
Трубку положил, а сам думает: "Лишь бы не как в том случае". Через день звонок, та же девушка:
- Не работает, мол.
Он говорит:
- Ну, приноси.
А сам опять думает: "Лишь бы не как в том случае". Приносит, ну, точно, бл% - ноутбук @#$$%!!! |
|
показать все
|
|