Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Василий Андреевич Жуковский - Жуковский - Из книги "Баллады и повести"

Проза и поэзия >> Русская классика >> Василий Андреевич Жуковский
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
В.А.Жуковский. Из книги "Баллады и повести"

----------------------------------------------------------------------------

Оригинал на Russian Gothic Page

OCR: Shapeshift

----------------------------------------------------------------------------

СУД БОЖИЙ НАД ЕПИСКОПОМ


    Были и лето и осень дождливы;

    Были потоплены пажити, нивы;

    Хлеб на полях не созрел и пропал;

    Сделался голод; народ умирал.


    Но у епископа милостью неба

    Полны амбары огромные хлеба;

    Жито сберег прошлогоднее он:

    Был осторожен епископ Гаттон.


    Рвутся толпой и голодный и нищий

    В двери епископа, требуя пищи;

    Скуп и жесток был епископ Гаттон;

    Общей бедою не тронулся он.


    Слушать их вопли ему надоело;

    Вдруг он решился на страшное дело:

    Бедных из ближних и дальних сторон,

    Слышно, скликает епископ Гаттон.


    "Дожили мы до нежданного чуда:

    Вынул епископ добро из-под спуда;

    Бедных к себе на пирушку зовет", -

    Так говорил изумленный народ.


    К сроку собралися званые гости,

    Бледные, чахлые, кожа да кости;

    Старый огромный сарай отворен:

    В нем угостит их епископ Гаттон


    Вот уж столпились под кровлей сарая

    Все пришельцы из окружного края:

    Как же их принял епископ Гаттон?

    Был им сарай и с гостями сожжен.


    Глядя епископ на пепел пожарный,

    Думает: будут мне все благодарны;

    Разом избавил я шуткой моей

    Край наш голодный от жадных мышей.


    В замок епископ к себе возвратился,

    Ужинать сел, пировал, веселился,

    Спал как невинный и снов не видал...

    Правда! но боле с тех пор он не спал.


    Утром он входит в покой, где висели

    Предков портреты, и видит, что съели

    Мыши его живописный потрет,

    Так, что холстины и признака нет.


    Он обомлел; он от страха чуть дышит:

    Вдруг он чудесную ведомость слышит:

    "Наша округа мышами полна,

    В житницах съеден весь хлеб до зерна".


    Вот и другое в ушах загремело:

    "Бог на тебя за вчерашнее дело!

    Крепкий твой замок, епископ Гаттон,

    Мыши со всех осаждают сторон".


    Ход был до Рейна от замка подземный,

    В страхе епископ дорогою темной

    К берегу выйти из замка спешит:

    В Реинской башне спасусь", - говорит.


    Башня из реинских волн поднималась;

    Издали острым утесом казалась,

    Грозно из пены торчащим, она;

    Стены кругом ограждала волна.


    В легкую лодку епископ садится;

    К башне причалил, дверь запер и мчится

    Вверх по гранитным крутым ступеням;

    В страхе один затворился он там.


    Стены из стали казалися слиты,

    Были решетками окна забиты,

    Ставни чугунные, каменный свод,

    Дверью железною запертый вход.


    Узник не знает, куда приютиться;

    На пол, зажмурив глаза, он ложится:

    Вдруг он испуган стенаньем глухим:

    Вспыхнули ярко два глаза над ним.


    Смотрит он: кошка сидит и мяучит;

    Голос тот грешника давит и мучит;

    Мечется кошка; Невесело ей:

    Чует она приближенье мышей.


    Пал на колени епископ и криком

    Бога зовет в исступлении диком.

    Воет преступник: а мыши плывут:

    Ближе и ближе: доплыли: ползут:


    Вот уж ему в расстоянии близком

    Слышно, как лезут с роптаньем и писком;

    Слышно, как стену их лапки скребут;

    Слышно, как камень их зубы грызут.


    Вдруг ворвались неизбежные звери

    Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,

    Спереди, сзади, с боков, с высоты:

    Что тут, епископ, почувствовал ты?


    Зубы об камни они навострили,

    Грешнику в кости их жадно впустили,

    Весь по суставам раздернут был он:

    Так был наказан епископ Гаттон.
ЗАМОК СМАЛЬГОЛЬМ ИЛИ ИВАНОВ ВЕЧЕР


    До рассвета поднявшись, коня оседлал

    Знаменитый Смальгольмский барон;

    И без отдыха гнал, меж утесов и скал,

    Он коня, торопясь в Бротерстон.


    Не с могучим Боклю совокупно спешил

    На военное дело барон;

    Не в кровавом бою переведаться мнил

    За Шотландию с Англией он;


    Но в железной броне он сидит на коне;

    Наточил он свой меч боевой;

    И покрыт он щитом; и топор за седлом

    Укреплен двадцатифунтовой.


    Через три дни домой возвратился барон,

    Отуманен и бледен лицом;

    Через силу и конь, опенен, запылен,

    Под тяжелым ступал седоком.


    Анкрамморския битвы барон не видал,

    Где потоками кровь их лилась,

    Где на Эверса грозно Боклю напирал,

    Где за родину бился Дуглас;


    Но железный шелом был иссечен на нем,

    Был изрублен и панцирь и щит,

    Был недавнею кровью топор за седлом,

    Но не английской кровью покрыт.


    Соскочив у часовни с коня за стеной,

    Притаяся в кустах, он стоял;

    И три раза он свистнул-и паж молодой

    На условленный свист прибежал.


    "Подойди, мой малютка, мой паж молодой,

    И присядь на колена мои;

    Ты младенец, но ты откровенен душой,

    И слова непритворны твои.


    Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;

    Мне теперь ты всю правду скажи:

    Что заметил? Что было с твоей госпожой?

    И кто был у твоей госпожи?"


    "Госпожа по ночам к отдаленным скалам,

    Где маяк, приходила тайком

    (Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам

    Не прокрасться во мраке ночном).


    И на первую ночь непогода была,

    И без умолку филин кричал;

    И она в непогоду ночную пошла

    На вершину пустынную скал.


    Тихомолком подкрался я к ней в темноте;

    И сидела одна-я узрел;

    Не стоял часовой на пустой высоте;

    Одиноко маяк пламенел.


    На другую же ночь-я за ней по следам

    На вершину опять побежал,

    - О творец, у огня одинокого там

    Мне неведомый рыцарь стоял.


    Подпершися мечом, он стоял пред огнем,

    И беседовал долго он с ней;

    Но под шумным дождем, но при ветре ночном

    Я расслушать не мог их речей


    И последняя ночь безненастна была.

    И порывистый ветер молчал;

    И к маяку она на свиданье пошла;

    У маяка уж рыцарь стоял.


    И сказала (я слышал): "В полуночный час,

    Перед светлым Ивановым днем,

    Приходи ты; мой муж не опасен для нас;

    Он теперь на свиданье ином;


    Он с могучим Боклю ополчился теперь;

    Он в сраженье забыл про меня-

    И тайком отопру я для милого дверь

    Накануне Иванова дня".


    "Я не властен прийти, я не должен прийти,

    Я не смею прийти (был ответ);

    Пред Ивановым днем одиноким путем

    Я пойду... мне товарища нет".


    "О, сомнение прочь! безмятежная ночь

    Пред великим Ивановым днем

    И тиха и темна, и свиданьям она

    Благосклонна в молчанье своем.


    Я собак привяжу, часовых уложу,

    Я крыльцо пересыплю травой,

    И в приюте моем, пред Ивановым днем,

    Безопасен ты будешь со мной".


    "Пусть собака молчит, часовой не трубит,

    И трава не слышна под ногой,

    Но священник есть там; он не спит по ночам:

    Он приход мой узнает ночной".


    "Он уйдет к той поре: в монастырь на горе

    Панихиду он позван служить:

    Кто-то был умерщвлен; по душе его он

    Будет три дни поминки творить".


    Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,

    Он ужасен стоял при огне.

    "Пусть о том, кто убит, он поминки творит:

    То, быть может, поминки по мне.


    Но полуночный час благосклонен для нас:

    Я приду под защитою мглы".

    Он сказал... и она... я смотрю... уж одна

    У маяка пустынной скалы".


    И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,

    И кипел, и горел, и сверкал.

    Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?

    Он, клянусь небесами, пропал!"


    "Показалося мне при блестящем огне:

    Был шелом с соколиным пером,

    И палаш боевой на цепи золотой,

    Три звезды на щите голубом".


    "Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;

    Сей полуночный мрачный пришлец

    Был не властен прийти: он убит на пути;

    Он в могилу зарыт, он мертвец".


    "Нет! не чудилось мне: я стоял при огне

    И увидел, услышал я сам,

    Как его обняла, как его назвала:

    То был рыцарь Ричард Кольдингам".


    И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,

    И хладел, и бледнел, и дрожал.

    "Нет! в могиле покой; он лежит под землей.

    Ты неправду мне, паж мой, сказал.


    Где бежит и шумит меж утесами Твид.

    Где подъемлется мрачный Эльдон.

    Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам

    Потаенным врагом умерщвлен.


    Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;

    Оглушен был ты бурей ночной;

    Уж три ночи, три дня, как поминки творят

    Чернецы за его упокой".


    Он идет в ворота, он уже на крыльце,

    Он взошел по крутым ступеням

    На площадку, и видит: с печалью в лице,

    Одиноко-унылая, там


    Молодая жена - и тиха, и бледна,

    И в мечтании грустном глядит

    На поля, небеса, на Мертонски леса,

    На прозрачно бегущую Твид.


    "Я с тобою опять, молодая жена".-

    "В добрый час, благородный барон.

    Что расскажешь ты мне? Решена ли война?

    Поразил ли Боклю иль сражен?"


    "Англичанин разбит: англичанин бежит

    С Анкрамморских кровавых полей:

    И Боклю наблюдать мне маяк мой велит

    И беречься недобрых гостей".


    При ответе таком изменилась лицом

    И ни слова... ни слова и он;

    И пошла в свой покой с наклоненной главой,

    И за нею суровый барон.


    Ночь покойна была, но заснуть не дала.

    Он вздыхал, он с собой говорил:

    "Не пробудится он; не подымется он;

    Мертвецы не встают из могил".


    Уж заря занялась; был таинственный час

    Меж рассветом и утренней тьмой;

    И глубоким он сном пред Ивановым днем

    Вдруг заснул близ жены молодой.


    Не спалося лишь ей, не смыкала очей...

    И бродящим, открытым очам,

    При лампадном огне, в шишаке и броне

    Вдруг явился Ричард Кольдингам.


    "Воротись, удалися",-она говорит.

    "Я к свиданью тобой приглашен;

    Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит,

    Не страшись, не услышит нас он.


    Я во мраке ночном потаенным врагом

    На дороге изменой убит;

    Уж три ночи, три дня, как монахи меня

    Поминают-и труп мой зарыт.


    Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!

    И ужасный теперь ему сон!

    И надолго во мгле на пустынной скале,

    Где маяк, я бродить осужден;


    Где видалися мы под защитою тьмы,

    Там скитаюсь теперь мертвецом;

    И сюда с высоты не сошел бы... но ты

    Заклинала Ивановым днем".


    Содрогнулась она и, смятенья полна,

    Вопросила: "Но что же с тобой?

    Дай один мне ответ-ты спасен ли иль нет?.. "

    Он печально потряс головой.


    "Выкупается кровью пролитая кровь,-

    То убийце скажи моему.

    Беззаконную небо карает любовь,-

    Ты сама будь свидетель тому".


    Он тяжелого шуйцей коснулся стола;

    Ей десницею руку пожал-

    И десница как острое пламя была,

    И по членам огонь пробежал.


    И печать роковая в столе вожжена:

    Отразилися пальцы на нем;

    На руке ж - но таинственно руку она

    Закрывала с тех пор полотном.


    Есть монахиня в древних Драйбургских стенах;

    И грустна и на свет не глядит;

    Есть в Мельроэской обители мрачный монах:

    И дичится людей и молчит.


    Сей монах молчаливый и мрачный - кто он?

    Та монахиня - кто же она? То убийца, суровый

    Смальгольмский барон;

    То его молодая жена.
РЫБАК


    Бежит волна, шумит волна!

    Задумчив, над рекой

    Сидит рыбак; душа полна

    Прохладной тишиной.


    Сидит он час, сидит другой;

    Вдруг шум в волнах притих...

    И влажною всплыла главой

    Красавица из них.


    Глядит она, поет она:

    "Зачем ты мой народ

    Манишь, влечешь с родного дна

    В кипучий жар из вод?


    Ах! если б знал, как рыбкой жить

    Привольно в глубине,

    Не стал бы ты себя томить

    На знойной вышине.


    Не часто ль солнце образ свой

    Купает в лоне вод?

    Не свежей ли горит красой

    Его из них исход?


    Не с ними ли свод неба слит

    Прохладно-голубой ?

    Не в лоно ль их тебя манит

    И лик твой молодой?"


    Бежит волна, шумит волна...

    На берег вал плеснул!

    В нем вся душа тоски полна,

    Как будто друг шепнул!


    Она поет, она манит-

    Знать, час его настал!

    К нему она, он к ней бежит...

    И след навек пропал.
МЩЕНИЕ


    Изменой слуга паладина убил:

    Убийце завиден сан рыцаря был.

    Свершилось убийство ночною порой

    И труп поглощен был глубокой рекой.


    И шпоры и латы убийца надел

    И в них на коня паладинова сел.

    И мост на коне проскакать он спешит:

    Но конь поднялся на дыбы и храпит.


    Он шпоры вонзает в крутые бока:

    Конь бешеный сбросил в реку седока.

    Он выплыть из всех напрягается сил:

    Но панцирь тяжелый его утопил,
ЛЕСНОЙ ЦАРЬ


    Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?

    Ездок запоздалый, с ним сын молодой.

    К отцу, весь издрогнув, малютка приник;

    Обняв, его держит и греет старик.


    "Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?"

    "Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:

    Он в темной короне, с густой бородой".

    "О нет, то белеет туман над водой".


    "Дитя, оглянися; младенец, ко мне;

    Веселого много в моей стороне:

    Цветы бирюзовы, жемчужны струи;

    Из золота слиты чертоги мои".


    "Родимый, лесной царь со мной говорит:

    Он золото, перлы и радость сулит".

    "О нет, мой младенец, ослышался ты:

    То ветер, проснувшись, колыхнул листы;


    "Ко мне, мой младенец; в дубраве моей

    Узнаешь прекрасных моих дочерей:

    При месяце будут играть и летать,

    Играя, летая, тебя усыплять".


    "Родимый, лесной царь созвал дочерей:

    Мне, вижу, кивают из темных ветвей".

    "О нет, все спокойно в ночной глубине:

    То ветлы седые стоят в стороне".


    "Дитя, я пленился твоей красотой:

    Неволей иль волей, а будешь ты мой".


    "Родимый, лесной царь нас хочет догнать;

    Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать".


    Ездок оробелый не скачет, летит;

    Младенец тоскует, младенец кричит;

    Ездок погоняет, ездок доскакал...

    

... ... ...
Продолжение "Из книги "Баллады и повести"" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Из книги "Баллады и повести"
показать все


Анекдот 
- Да, иногда жалеешь, что твой друг не был большой свиньей, - говорил Винни-Пух, доедая Пятачка.
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100